Эскорт - Лана Мейер

— Имени, твоего реального имени. Все, чего я хочу. Все остальное я сделаю за тебя.

— Это все неважно, Драгон. Ты не можешь уволить меня. Только убить. Но и убивать не станешь со своей паранойей, потому что я слишком много о тебе уже знаю. Например, я знаю про меандр, и я подслушала достаточно разговоров Рины, чтобы представлять для тебя информационную опасность. Только представь, если я пущу слух в высшем свете. Слух о том, что ты хочешь распространить в своих же кругах мозгоправский аппарат сомнительного действия. Никому это не понравится. И если ты меня немедленно не развяжешь, я непременно это сделаю. А контактов успешных и богатых людей высшего круга у меня достаточно.

Она вновь начинает меня злить. Как блондинка может быть настолько изворотливой?!

— Последний раз спрашиваю, наклоняюсь к лицу девушки, фактически касаясь ее чувственных губ своими. И снова запах соленой карамели, в котором я утопаю, теряя остатки здравого смысла. — Твое настоящее имя.

— Оно ничего тебе не даст.

— Сам разберусь, — рычу я, не в силах больше выносить ее упрямство. Она точно разведчица.

Очень соблазнительная, невыносимая, сладкая. И эта разведчица просто падется вперед, пробуя на вкус мои губы. Заканчивая свою пытку, проникая языком в мой рот. Находит мой, выманивая его вместе с горловым стоном…черт, блядь, нет. Я устою.

Перед ней.

Когда-нибудь.

В другой жизни.

Она целует меня. Так сладко и иступлено. Словно сирена, заманивающая рыбака в свои смертельные сети. Ее песня, состоящая из нежных стонов, дурит, вырубая в голове рычаг разума. Проснувшиеся инстинкты внутри меня хотят лишь одного: пометить ее больше, еще больше, сильнее. Чтобы никому не досталась, моя вся была без остатка.

Нас обоих обволакивает туман разврата и похоти. Я хочу видеть ее чертовски слабой и беспомощной рядом с собой, и секс кажется единственным решением, который, хотя бы на несколько минут делает ее по-настоящему сломленной и чертовски уязвимой. Делает из пантеры домашнюю кошечку, которой уже не нужно бороться, сражаться.

Только доверять и сдаваться.

И вот я уже опускаюсь перед ней на колени, находя место между ее широко раздвинутых ног. Она смеется, подставляя мне свои голени, лодыжки, идеально бархатистые икры изящных ног…

Ухоженная, гладкая, совершенная девочка. Такая красивая. Нахожу эту самую «девочку», придвигая к себе подрагивающие бедра Эльзы. Язык аккуратно касается розовых складочек, в то время как пальцы стремительно заполняют ее влажное лоно. Вся мокрая на допросе сидела.

Я выбиваю из нее яркий оргазм с влажной струей, сопровождаемый криками и инстинктивными волнами бедер. Ее стенки в бешенном ритме сжимают мои пальцы, пока я зажимаю губами набухший клитор, ощущая вкус растаявшей снежной королевы у себя во рту. Черт, да. У меня стоит до боли, загнанная в один угол кровь пульсирует в ладони. Я мощно кончаю вместе с ней, умудрившись удовлетворить себя чертовым кулаком. Как какой-то подросток или одержимый идиот. Плевать…

Плевать, когда она дергается в моих руках, полностью отдаваясь мне. По крупицам, по миллиметрам, по кусочкам. Она еще не знает, но ей тоже будет этого мало.

Наши стоны сопровождаются писком пульса Эльзы. И лишь когда на экране загорается цифра сто семьдесят, и ничего не происходит, я выдыхаю:

— Это был блеф. В данном случае. Но такой чип действительно есть. Мы просто не успели тебе его внедрить.

— Я не боюсь смерти, Драгон, — тихо вдруг замечает Блонди, устремив взгляд в одну точку. Обмякнув в кресле, она смакует пережитый оргазм, бросая на меня взгляды ленивой кошки. — Я пережила то, что хуже смерти. Можно сказать, что я много раз умирала.

— Что ты имеешь в виду?

— Я была шлюхой. Самой настоящей шлюхой. Даже не элитной эскортницей с возможностью выбора, — ее взгляд абсолютно пуст, когда она произносит эти слова. — Я трахалась под наркотиками, которыми меня пичкал мой сутенёр. Я не помню его лица, имени. Это была какая-то банда. У них было название. Такое дебильное. Слово секта какая-то…, — бесцветным голосом продолжает девушка. — Я не помню почти ничего из той жизни из-за наркоты. Это был сплошной кошмар, мой психиатр говорила, что это чудо — что я вообще вернулась к адекватной жизни. Лишь его смерть позволила мне освободиться. Понимаешь? Я даже не могу отомстить ему. Все, чего я хотела — сменить имя и начать новую жизнь. Поэтому я не хочу даже вспоминать свое прежнее имя. Не хочу признавать существование той части меня, с которой все это было, — ни разу, за то время, пока Эльза произносит свою проникновенную речь, экране не загорелся красным. — Я больше не скажу ни слова.

— Этого достаточно, — получив внутреннее удовлетворение, сравнимое с еще одним оргазмом, я отпускаю ее из оков «камеры пыток».

Эльза

Неприятно вспоминать о таком прошлом. Особенно, когда всю осознанную жизнь пытаешься отделить себя от «пережитого» опыта. Я так до конца и не приняла в себе то, что, наверное, невозможно принять.

А любовь — неважно, к себе или к мужчине, к родителям или друзьям, это про тотальное принятие. Наверное, поэтому, никакие чувства в этом мире не способны сравниться с тем, что ты чувствуешь по отношению к своему ребенку.

Джеймс принимал меня «от» и «до» и мы очень сильно любили друг друга, несмотря на то, что наша история была короткой. Это ощущение невозможно подделать или сыграть. Истинную любовь невозможно скопировать.

Инсценировать. Сымитировать.

Джеймс принимал мое прошлое, как и принял бы мои шрамы от чудовищных ожогов, если бы только он был сейчас жив…ни на долю секунды, я не увидела бы в его глазах пренебрежения, осуждения, неприязни по отношению к себе.

Он всегда видел во мне красоту — когда я была сонная, растрепанная, пьяная, болеющая, невыносимая, дерзкая, злая. Он любил и принимал меня в любом виде.

Когда я была беременна, и поправилась на двадцать килограмм, он каждый день говорил мне о том, насколько я красивая и нежная в его глазах.

Он мог быть бесконечно серьезен и строг со всем окружающим миром, но не со мной. Я видела его таким сосредоточенным во время работы и серьезных разговоров по телефону. Видела его таким, когда он собирался и уезжал из нашего домика на важные встречи в город.

Но со мной он был иным, каким я навсегда запомнила мужа: теплым, но не сахарным. Страстным и властным, но не жестоким. Настоящим мужчиной, способным в любой момент заслонить меня своей каменной стеной. Обладающим искрометным чувством юмора, который он всегда демонстрировал мне будучи в хорошим настроении. Чертовски мудрым, словно он прожил сотни жизней, но не поучающим.

Отдающим себя мне всецело, но не являющимся моим спасателем.

Он был во всем мне опорой, но не моим каблуком.