Идущие сквозь миры - Владимир Лещенко

Снабжение и развлечения на базе бесплатные или почти бесплатные, а устраивать попойки и оргии в портах, куда заносила меня судьба, не тянуло.

На следующее утро – утро дня, на который был намечен побег, – на борту кроме меня осталось только двое: вахтенный матрос у трапа и новый, взятый вместо Адриана, младший боцман, в данный момент дрыхнувший в каютке.

Был еще суперкарго, но я отправил его на берег – купить фруктов, свежей зелени и рыбы для команды, приказав выбрать все самое лучшее. Зная этого грека, я был уверен, что он проторгуется с лавочниками до вечера. Не то чтобы я боялся, что он что-то заподозрил, или вообще не доверял ему. Но всё же береженого и Бог бережет. Кроме того, ему же будет лучше, если в момент моего бегства он окажется в другом месте.

Впрочем, даже если кто-то что-то и заподозрил (что почти исключено), то будет держать язык за зубами.

Выдать готовящийся побег – страшнее и гнуснее преступления представить было просто невозможно. Обречь на мучительную смерть своих товарищей, обречь других своих соратников стать их палачами… Такой долго не проживет – ходят слухи, что иногда было достаточно простого подозрения в доносительстве. От тех, с кем живешь бок о бок, скрыть ничего нельзя, и рано или поздно правда выйдет наружу, и тогда… Лишь считанное число подобных случаев зафиксировала память за всю историю существования межвселенской торговли.

Кроме того, по каким-то давно установившимся правилам хэоликийцы не поощряют стукачество в среде своих подчиненных. Возможно, таково их представление о достоинстве господина: не шпионить за слугами.

Хэоликийцы никогда не доискиваются – знал ли кто о готовящемся побеге и помогал ли беглецам. Наверное, из чисто прагматических соображений: как бы там ни было, не бежал, значит, наш человек, а раз так – за что же его наказывать?

У нашего левого борта стоял флагманский корабль флотилии, палубу которого мерил шагами Мигель де Сото, назначенный навархом.

Вот из дверей надстройки появилась Мидара, чуть кивнула мне.

На ней было черно-красное платье до колен принятого тут фасона, отороченное серым мехом. Под ним были черные плотные чулки, обтягивающие ноги, и короткие сафьяновые сапоги зеленого цвета. На заплетенных в четыре косы волосах еле держалась плоская шапочка-берет с пером. На плетенном кожаном поясе болтался короткий клинок.

– И куда же вы, с позволения сказать, думаете направиться? – спросил де Сото.

– А что такого? Разве почтенный Тхотончи говорил, что мне запрещен выход на берег? – ответила Мидара, уже ступив на трап.

– Да нет, но все же одинокой женщине тут не вполне безопасно. И потом… ведь, как-никак, по документам вы – моя сестра.

– Что ж, извольте. Я думаю зайти в веселый дом из тех, какие подороже и почище, и найти девочку помоложе, – с очаровательной улыбкой небрежно промурлыкала Мидара.

Дон Мигель даже изменился в лице от такого признания. Хотя за время службы на базе он пообтесался, но в глубине души оставался средневековым португальским кабальеро. Соответственно, ориентация Мидары не могла вызвать у него положительного отклика.

– Но… э-э… ваша спутница? – только и смог он произнести.

– А разве все женатые моряки хранят верность своим женам? – парировала Мидара.

Стуча каблуками по сходням, она сбежала на пристань.

Я увидел, как к ней присоединились Ингольф и Секер Анк, и все трое скрылись в водовороте заполнявшей причал толпы.

Проводив их взглядом, Мигель вздохнул:

– Увы, приходится только сожалеть, что такая достойная во всех отношениях женщина имеет столь противоестественные наклонности. А вам, друг мой, так и не удалось повидаться с синьориной Иветтой?

– Нет. И не знаю, когда получится. Кстати, я тоже хотел бы отлучиться – посмотреть на город.

– Вы разве никогда не бывали здесь? – воззрился на меня де Сото.

– Отчего же, бывал, не так часто, как другие, правда. Последний раз – три года назад. Первый раз – шесть лет назад.

То было мое первое плавание.

Позади остались недели изнурительного обучения, когда я спал по три-четыре часа в сутки. И первые дни плавания, когда все предыдущее показалось мне развлечением, и первый шторм, когда я каждую минуту ожидал, что меня смоет за борт, куда уже отправилось все съеденное мной.

Поэтому неудивительно, что приход в этот порт и первый мой выход на берег в ином мире были восприняты как дар небес.

В кабаке под заунывный визг какого-то музыкального инструмента мы выпили по объемистой кружке вина. Потом еще и еще.

Помню, когда мы вышли из кабака и направились в соседний, я оглядел узкую кривую улицу, низенькие покосившиеся домишки, из окон которых падал мутный рыжий свет и слышались женские вопли и песни на непонятных языках, и внезапно почувствовал себя таким одиноким и несчастным! Вокруг лежал чужой и чуждый мне мир… И мир, где я теперь живу, тоже чужой мне… И все миры, куда я когда-нибудь попаду, тоже будут чужими мне, а своего родного мне уже никогда не увидеть. Я разрыдался, чем вызвал беззлобный смех товарищей.

– П-по-моему, дружище, т-ты здор-рово перебрал! – слегка заплетающимся языком сообщил мне боцман. – По этому случаю нам надо выпить! Пойдем, я знаю тут з-замечательное местечко!

Я был очень пьян, не понимал ничего, и единственной внятной мыслью было, что нужно выпить еще и еще, чтобы все забыть.

Два или три раза я выныривал из хмельного омута… Помню только, что с кем-то обнимался, рассказывал кому-то совершенно бредовые истории, вместе со всеми бил в ладоши, глядя, как танцует на столе чересчур легко одетая красавица лет пятнадцати, сшибая стройными ножками кувшины и стаканы. Наконец я окончательно провалился в сладкий и приятный туман.

С трудом разлепив тяжелые веки, ощущая во рту вкус какой-то дряни, я выплыл из мутного забытья и обнаружил, что нахожусь в маленькой каморке с овальным окном, а рядом, непринужденно раскинувшись, еле прикрытая условно чистым покрывалом, расположилась упитанная грудастая девица. Ей, должно быть, было далеко за двадцать – возраст довольно почтенный для ее профессии.

Мне стало необыкновенно противно. Еще не выветрившаяся со времен прежней жизни брезгливость дала о себе знать.

Какое-то время я лениво переваривал тот факт, что я воспользовался услугами проститутки, чего со мной прежде не случалось. Факт грехопадения почему-то привел меня в уныние. «Ладно уж, теперь все равно», – невпопад подумал я сквозь винные пары.

В этот момент девица открыла глаза.

Превратно истолковав выражение моего лица, она довольно бодрым голосом сообщила, что если я остался ею недоволен, то она может хоть сейчас позвать мальчика для удовольствий. Мне потребовалось где-то с полминуты, чтобы осмыслить услышанное, после чего я выскреб из памяти пару самых ядреных русских выражений и с их помощью выразил все, что в данный момент думаю обо всех мальчиках для удовольствий во всех мирах, сколько их там существует.