Ночь с вождем, или Роль длиною в жизнь - Марек Хальтер

— Матвей Левин, художественный руководитель Биробиджанского еврейского театра. Как понимаете, ваш будущий начальник.

Его улыбка была такой же ослепительной, как искрящийся снег, пальцы длинные, нервные. Марина растерянно ответила на рукопожатие. Густобровый помахал тетрадью с надписью на идише, которую держал в руке.

— Но все-таки, Матвей, товарищ Гусеева должна явиться в комитет. Не забывай, что окончательное решение принимает наш председатель…

В его прокуренном голосе слышались привычные начальственные нотки. Матвей кивнул.

— Позвольте вам представить, Марина Андреевна, Шмуэля Клитенита. Шмуэль прав. Как заместитель председателя комитета по делам переселенцев он знаток всех формальностей. Но уверен, что проблем не возникнет.

Марина почти не слушала. Ей было жутко холодно. Она склонила ухо к Левину, и слова впивались в нее, будто иголки. Но все-таки не было уверенности, что она их правильно поняла. Значит, путешествие закончилось? Ее не выгонят из Биробиджана?

Ослепительно сверкала обледеневшая платформа. Двери вагонов открывались одна за другой. Солдаты выпускали женщин, чтобы те набрали дров и наполнили котелки супом. Некоторые из них, нагруженные поленьями, удивленно поглядывали на Марину и ее собеседников.

Раздались громкие голоса. С подножки вагона на перрон спрыгнули капитан и политработница. А к вагонной двери как раз подошла группка женщин с котелками — их несли осторожно, чтобы, не дай бог, не расплескать суп. Вдруг они все разом загомонили на идише. Расспрашивали, не дожидаясь ответа, плача, целовали Марину. Девчушка выкрикнула:

— Пани Марина!

Встречающие смотрели на Марину с удивлением. Повернувшись к Левину и Клитениту, она спросила:

— Куда их повезут?

— Как обычно, в Хабаровск, — опередив мужчин, ответила политработница, услышав Маринин вопрос. И добавила: — Если у тебя в вагоне остались вещи, забери, пока раздают суп. Только закончат, поезд сразу тронется. Помни, что ты здесь еще на птичьих правах. Товарищ Левин сообщил, что ты официально командирована в наш театр. Но все решает комитет.

И политработница исчезла так же стремительно, как появилась. А капитан взял на себя руководство раздачей супа, поторапливал:

— Ну-ка, побыстрее! Хватит нюнить, поезд вот-вот тронется.

Он жестом подозвал солдат. Левин коснулся Марининой руки.

— Правда, Марина Андреевна, выносите вещи поскорее.

И подтолкнул ее в сторону вагона. В дверях появился патриарх с суповой миской. Марина застыла на месте, не в силах сделать и шага. Пассажирки теперь от нее отвернулись. Что они подумали? Что Марина сбегает от них? Предала, отреклась?

Обернувшись к Левину, она скинула с плеч платок и протянула ему.

— Нет, не могу остаться. Я должна поехать с ними.

Левин уже открыл рот, но возразить не успел. Раздался крик все той же девочки:

— Пани, пани Марина!

Она ей протягивала из вагона пестрое одеяло. А за ней стоял мужчина с Мариниными чемоданом и сумкой в руках.

Марина медлила. Левин снова попросил ее быстрее забрать багаж. Мужчина протягивал им Маринины вещи. Она красноречиво мотнула головой. Левин распорядился:

— Надя, возьми багаж!

Белобрысая девушка, недавно спасшая Марину от простуды, поспешно схватила протянутый чемодан, потом сумку и взяла у девочки одеяло. Солдаты уже закрывали дверь. Марина вскрикнула. Детишки на нее глядели во все глаза. Женщины стискивали ладонями свои мокрые щеки. Патриарх чуть взмахнул рукой, то ли прощаясь, то ли благословляя. Дверь вагона захлопнулась. Паровоз пустил в небеса клуб дыма, заслонивший солнце. Эшелон тронулся. Марина было рванулась за ним вслед, но Левин вцепился ей в руку своими музыкальными пальцами.

Долго еще Марина не могла забыть этот эшелон, затерявшийся в снежной пороше.

Поезд давно скрылся из виду, а паровозный дым все еще парил над железнодорожным полотном, будто единственная грозовая туча в солнечных небесах. Марину слепили полукруглые окна вокзала, отражавшие белоснежный наст. Перрон опустел. Команда, ответственная за кормежку, брела в сторону вокзального здания. Их котелки тренькали в морозном воздухе будто колокольцы. Ушли и солдаты, вразвалку, не соблюдая строй. Золотистые облачка их дыхания вились над ружейными стволами. Куда-то пропали капитан и политработница. Зампредседателя комиссии Клитенит тоже направился к зданию вокзала. Марина преградила ему путь.

— Что с ними будет? Зачем их везут в Хабаровск?

За Клитенита ответил Левин:

— Там ими займутся. Это не в первый раз.

Но ее интересовало, что ответит Клитенит. Марина терпеливо ждала, пока он доставал из кармана красную сигаретную пачку и ее распечатывал.

— Возможно, их вернут обратным курсом, — буркнул Клитенит, угнездив сигаретку под своими прокуренными усами, — возможно, изолируют до конца войны.

— В лагере? Да? В лагере?

Опять вмешался Левин. Товарищу Гусеевой надо отдохнуть, успокоиться. Биробиджанское солнце коварно: не замечаешь холода, а морозит-то ого-го! Почему бы нам сейчас не попить чайку в вокзальном буфете?

Марина и Клитенит пропустили его слова мимо ушей. Юная Надя завороженно уставилась на Марину. Потом вдруг накинула ей на плечи цветастое одеяло. Марина в него поплотней закуталась. Клитенит смотрел на нее в упор. Сделав длинную затяжку, он выпустил дым в усы.

— Хочешь правду, товарищ Гусеева? Никто не знает, что с ними будет. Я только в одном уверен: не стоило им садиться в этот поезд.

— Может быть, у них не было выбора?

— Возможно. Скорее всего. А нам-то часто предоставляется выбор?

Не добавив ни слова, Клитенит зашагал в сторону вокзала. Надя потянула Марину за руку.

— Идем, идем. Нельзя плакать на морозе! Слезинки замерзают, от этого кожа портится.

Марина ногтем сколупнула со щек замерзшие слезы. Оказывается, она плакала, сама не замечая. Надя вцепилась Марине в запястье.

— Ты что? Не трогай! Хочешь рябой остаться?

На некоторое время Марина перестала что-либо соображать, будто пьяная в стельку. Она позволила Наде и Левину отвести себя в здание вокзала. Там за долгие дни путешествия Марина впервые согрелась. Ей было непривычно отсутствие тряски и жуткого вагонного смрада, где смешались запахи пота, раскаленного металла и ржавчины. Марина едва замечала любопытные взгляды, ее преследовавшие, пока она шла через зал ожидания, украшенный гигантским портретом вождя. Буфетные столики, покрытые накрахмаленными скатертями, ослепили Марину не меньше, чем заснеженная тайга.

Надя попросила официанта с азиатским разрезом глаз принести кружку теплой воды. Сперва окунув туда пальцы, девушка провела рукой по Марининым щекам, чтобы растопить обледеневшие слезы. Марина поморщилась. Ей показалось, что тысячи иголок впились ей в кожу.