Созвездие Хаоса - Татьяна Степанова

– Нет, – ответила Мухина. – Возле самого ее дома. Она, видно, собиралась на работу в музей.

– Мне что-то… голова кружится…

– Васька, пойдем, ты сядешь, – муж подхватил Василису сзади.

– Я на ногах стою твердо, – она отпихнула его от себя. – Но лучше правда сесть всем нам. Тетя Алла, ее, как и тех, других, выставили напоказ?

– Нет. Там несколько иные обстоятельства, – ответила ей Мухина. – На то, о чем шепчется весь город, это вроде не похоже. Дима, я знаю, что вы вчера вечером заходили к Нине в музей. Получается, что вы последний видели ее живой – я имею в виду из посетителей.

Дмитрий Ларионов махнул им рукой – заходите, проходите, располагайтесь.

Это был богатый, изящно обставленный дом, однако подвергнутый целой серии перемен, как всегда случается, когда в старых стенах обживается молодая современная семья.

Из холла открывался вид на гостиную и кухню, щеголявшие новенькой дорогой современной обстановкой и дизайном. А справа широкие двустворчатые двери вели в кабинет – очень большую комнату с кожаной мебелью, книжными стеллажами до потолка и письменным столом черного дерева. Над камином висел женский портрет в коричневых и пепельно-розовых тонах. Каминная полка, столик у кресел – все было заставлено фотографиями в рамках.

Что там и как, Катя пока не разглядела. Они расположились в модной светлой гостиной, главным украшением которой была гигантская плазменная панель. Но не только это привлекало внимание – по панорамному стеклу ползал робот – мойщик окон, вертя щетками и тихо шипя. По полу из ламината юрко сновал и кружился юлой робот-пылесос, похожий на летающую тарелку.

– Похоже, что Нину Кацо убили и ограбили, – сказала Мухина.

– Ограбили? – Дмитрий Ларионов не верил своим ушам. – Сначала к Константину Константиновичу в дом вломились, украли что-то там, а теперь напали на Нину Павловну?!

– У нее похитили деньги и мобильный. – Мухина следила взглядом за роботом-мойщиком, присосавшимся к стеклу, словно…

Гигантская муха…

Катя вздрогнула – сравнение напрашивалось само собой. Но это просто игрушка робототехники, хотя и весьма полезная.

– Зачем вы к ней вчера приходили, Дима? – спросила Мухина.

– Она мне позвонила и сказала, что отобрала фотографии для экспозиции. Ну, из тех, что я ей оставил. Просила зайти одобрить. Я вчера работал в лабе во второй половине дня и по дороге домой вечером заскочил в музей. Я там провел минут пятнадцать, Нина Павловна показал мне, что выбрала. Мы прошли в зал. Она показал мне, как и что будет размещаться на стендах.

– Выставка посвящена вашей матери?

– Да, – лицо Дмитрия потемнело. – Как же это так… Вчера только говорили с ней, обсуждали. Она… Нина Павловна меня с полуслова понимала – в смысле утрат и потерь. После всех ее несчастий, после всего что ей пришлось пережить. Смерть отца… Она мне говорила – он тоже умер у нее на руках, как и моя мать на моих. И она, как и я, ничего не смогла поделать. И потом новая ужасная трагедия.

– Она не казалась вам испуганной, встревоженной?

– Да нет, все было как обычно. Помните, вы пришли в музей, когда мы снимки рассматривали? Так же и вчера было. Музей уже закрывался.

– При вас в залах были посетители?

– Я не видел, мы с Ниной Павловной сидели в ее кабинете. Нет, никто там не бродил, мы, когда пошли смотреть, где разместится экспозиция, никого в залах не встретили.

– Вы поехали из музея сразу домой?

– Да. – Дмитрий обернулся к Василисе, которая скорбно поджала губы.

Ее радостное оживленное настроение словно ветром сдуло.

– Димка приехал, мы поужинали и легли спать, – сказала она. – Раз он последний свидетель, который видел Нину Павловну живой, ему алиби нужно на ночь и утро, да? Так я подтверждаю, что он…

– Нет, Василиса, ничего этого не нужно, – спокойно ответила Мухина.

– Это потому, что жена и муж не могут составить алиби друг другу, вы все равно, полиция, не поверите, да?

– Да нет, просто там другие обстоятельства убийства, – уклончиво ответила Алла Мухина. – Ты не беспокойся об этом. Не хватало еще тебе в твоем положении беспокоиться.

– Я все еще не могу поверить, что Нина Павловна мертва, – сказал Дмитрий Ларионов. – Человек, от которого я видел одно лишь добро и участие…

– Дима, до меня слухи дошли, якобы вы собираетесь продать отель «Радужный мост» и деньги вложить в исследования, в фонд вашей матери-академика. И насчет гостиничного комплекса в Дубне, который построил ваш отец…

– Нет. То есть да, у меня имелись такие планы, раньше. А что, в городе уже слухи по этому поводу? Нет, вкладываться смысла нет. Хотя и гостиничный бизнес малорентабелен стал. – Ларионов казался удивленным сменой темы, но слегка оживился. – Это я раньше хотел что-то продать. А теперь надо думать не только о себе. О ребенке. Что ему оставить на жизнь.

– Ладно, мы поехали, считайте, это просто формальность с нашей стороны – эта беседа. – Алла Мухина поднялась с дивана.

Они прошли в холл.

– Оставите все как есть в кабинете? – спросила она.

– Пусть это будет домашний музей Ираиды Аркадьевны, – ответила Василиса, проходя в комнату.

Сейчас Катя смогла рассмотреть портрет над камином – они вошли вслед за хозяйкой.

Женщина на портрете, написанном в смазанной импрессионистской манере, была далеко не красавица. Седые волосы стрижены под каре, резкие волевые черты лица, морщины. Энергичное, властное выражение. На женщине был наброшенный на плечи белый халат врача, а под ним – простое темно-синее платье. На шее – нитка крупного жемчуга.

– Академик Ларионова. Я ее хорошо помню, Дима, – сказала Мухина.

– И я с самой школы, – откликнулась Василиса. – Давно это было, а кажется – вчера. Мы с Димой решили оставить здесь все как есть. Все ее вещи. Книги. Когда родится сын или наша дочка… она узнает, кем была ее бабушка.

– Женщин в нашей Академии наук по пальцам можно пересчитать, – заметила Мухина. – Ираида Аркадьевна была выдающейся личностью. Она и академик Вяткин столько сделали для города. Еще могла бы жить да жить, базой руководить.

– Обширный инфаркт. Дима ничего не успел предпринять, когда… Там же, на базе, полно врачей, ученых, фармацевтов. Дима мне говорил… Пока из одного блока везли этот аппарат для запуска сердца… Дефибриллятор? Она… она умерла.

Василиса обращалась к мужу.

Дмитрий смотрел в окно, отмытое роботом до блеска. Затем обернулся. Взгляд его скользнул по жене, Мухиной, Кате и остановился на фотографии.

На ней изображен он сам – вместе с матерью.

Кате бросилось в глаза, как старо выглядит академик Ларионова на фото, не то что на портрете. Судя по юному виду Дмитрия – он поздний ребенок и…