СМЕРШ. Будни фронтового контрразведчика - Виктор Баранов

Этими словами он закончил беседу и поспешил сесть за материалы доклада на тему: «Вопросы партийно-идеологического воспитания в действующей армии», подготовленного ему бывшим преподавателем литературы и русского языка, ныне младшим инструктором политотдела младшим лейтенантом Майдановым. Читая его, он не подозревал, что его подручный ловко скомпилировал из довоенных журналов «Большевик» материалы по этой теме, где она посвящалась производственникам. А он разбавил ее примерами боевой отваги, патриотизма, верности коммунистическим идеалам, служению по ленинско-сталинским заветам во фронтовых условиях до полной победы над фашизмом. Начподив втайне надеялся представить доклад во фронтовое политуправление и застолбиться там творчески мыслящим руководителем. Уходя с адъютантской должности, из свиты Члена Военного Совета на должность начподива не гвардейской, а обыкновенной стрелковой дивизии, он мечтал прослыть этаким отцом-комиссаром. Лавры фурмановского героя многим тогда не давали покоя. Но, увы, те времена прошли, все изменилось, и он, душа и предводитель коммунистов дивизии, — во втором эшелоне штаба и вдали от комдива, а тот даже и не замечает своего комиссара, и теперь рядом с ним начштаба Лепин, а ведь должен был Кузаков занять это место! «Говорят, что Лепин из бывших военспецов, а вообще-то по выправке видно — ходит как будто лом проглотил! Вот если Бондарев прорвется в начальники, то можно с ним вдвоем как-нибудь спихнуть Лепина — на учебу или на повышение, и тогда комдив наш!» Вот такие мелкие, суетные мысли не давали Кузакову покоя. И ведь намеревался говорить в докладе о высоких, бескорыстных интересах коммуниста, его священном долге перед народом, а сам связался с этим нудным дураком Бондаревым, потворствовал и советовал ему в подлых делах, это разве по-коммунистически, а?! Но тут же прекратил самокопание — припадок совестливости исчез с мыслью: «Да разве я один такой?! Уж я-то насмотрелся на номенклатурный люд, секретарей обкомов, горкомов, председателей разномастных советов, генералов из ГлавПУ, — все как один, если удается — тянут одеяло на себя! Уж, казалось, генерал Кузнецов — сама совесть, чист и непогрешим, как Николай-угодник, но именно он назначил подполковника Храмцова начальником политотдела корпуса за то, что тот, будучи начподивом в авиации, организовал отстрел лосей с «кукурузника», а мясом подкармливал родственников Кузнецова, проживавших в Подмосковье. И это, несмотря на то, что Храмцов даже в резерве на выдвижение не значился и имел выговор за коллективную пьянку, но был утвержден в должности на военном совете единогласно.

Доклад понравился начподиву многочисленными формулировками из партийного арсенала: «мы оправдаем доверие партии и народа», «окруженные заботой и вниманием ВКП(б)», «у коммуниста действующей армии только одно право: там, где трудно, быть всегда впереди», «благодаря гениальному замыслу нашего Верховного Главнокомандующего надломила хребет Красная Армия фашистскому зверю» и много других, звенящих, бьющих прямо в десятку ярких метафор, сравнений. «Ай да Майданов — молодец. И недаром он преподаватель-словесник — складно пишет, надо поощрить!» Он всегда завидовал образованным. Сам Кузаков только в начале службы, призванный как партиец, был на курсах политработников, а потом завертела его адъютантская судьба, и беспрерывно, лет десять, почти без отпуска, с ежедневными разносами он и не вспоминал про свою учебу. Нет, неправда! Однажды он обратился к своему начальству с просьбой направить его на учебу. Генерал Левченко, не злой по природе человек, но задерганный многочисленными арестами в Северо-Кавказском округе, и сам со дня на день ожидавший ареста, сказал ему: «Ты, Кузаков, и не думай об этом, твоя служба порученцем и адъютантом тянет больше, чем на две академии. Гордись этим!» Больше Кузаков не заикался об этом и остался с начальным образованием. Читать он умел бойко, а наложить резолюцию — так по этой части у него был большой опыт!

А Бондарев в это время засел за подготовку устного доноса полковнику Туманову. Здесь он дал волю своей фантазии, обвиняя Сазонова в подрыве боеготовности дивизии, приписывая ему разложение отдела и разбазаривание военного имущества! Он считал, что Туманов, выслушав его, незамедлительно примет меры! Давненько так «творчески» не работал Бондарев! Он сидел у себя в отсеке, взмокший от волнения и злобы, и все писал, и писал! Нет, он не вспомнил, что, когда у него были трудности по работе, Сазонов ненавязчиво, доброжелательно давал ему советы и учил его азам службы без чувства превосходства! И, конечно, Бондарев забыл, что его шеф, на которого он пишет сейчас донос, обвиняя его во всех смертных грехах, спас ему жизнь при обстреле! Считая, что Сазонов у него в руках, он не хотел даже и вспоминать, что тот дал ему задание по проверке разведгруппы. И что это нужно выполнить в указанный срок. Уверенный, что дополнительная проверка ничего не даст, он накатал несколько справок о встречах и беседах с осведомителями, получившими задание для перепроверки ранее поступивших сведений на кандидатов в разведгруппу. Встреч и бесед с осведомлением он не проводил, считая, что это излишняя волокита и блажь его шефа. А то, что он совершил служебный подлог, его не беспокоило! Он был так уверен в каждом из этой пятерки! И особенно в этом белорусе Княжиче! Считая его своей благоприобретенной собственностью, Бондарев не сомневался в его надежности. Из всей пятерки только Княжича нельзя было проверить по месту рождения, но Сазонов на всякий случай направил запрос в Штаб партизанского движения о его проверке по Гродно.

Результаты проверки всех кандидатов по прежним местам службы были положительные и только по Княжичу вызвали несколько вопросов, из его части сообщили, что он пропал без вести в июле, а госпитальные документы подтверждают, что он поступил туда в начале сентября. Сам он пояснил, что был контужен и почти не помнит, сколько дней лежал в ротной медчасти, потом в накопителе, а затем уже в госпитале. И вроде бы все правда, но расхождения значительные! Однако все сомнения решились в пользу проверяемого. Потому что всем хотелось побыстрее подготовить группу и доложить руководству. Больше всех этого хотел Бондарев! И сейчас всю пятерку направляли пройти курс ускоренной подготовки по разведке. Сазонов с самого начала, когда только получил приказ о подборе и проверке зафронтовой разведгруппы, не знал и не мог знать, что в окружении генерала Абакумова и, конечно, с одобрения Верховного, родилась идея — иметь свою разведку! Но высокое начальство не пожелало объяснить замысел, зачем и почему параллельно армейской разведке создается своя, «смершевская»! Старожилы помнили, что служба Особых отделов в начале войны[29]была переведена из Наркомата Обороны в грозный и устрашающий НКВД. Сделано это было по личному указанию Верховного. Расчет был прост. Особисты стали независимы по службе от армейского командования и наряду с политорганами осуществляли свой контроль за командованием, поставляли свою информацию! А весной сорок третьего, когда ввели погоны, а на фронте были значительные успехи, Верховный снова возвратил свои «глаза и уши» в систему обороны. И, надо сказать, еще в те времена, при введении новой формы, особисты отметили неудовольствие некоторых персон из бывшего комиссарского состава. Они тихо возмущались и роптали, что проливали кровь в гражданскую войну против белых, золотопогонников и, мол, совсем не нужно было наследовать форму классовых врагов! Абакумов доложил об этих настроениях, и Верховный тут же в краткой повелительной форме объяснил сомневающимся, что это нужно рассматривать как возвращение к традициям русской армии, и сразу все замолчали! А вся множественная «главпуровская рать» через партполиторганы, комсомол, отмечая переход на новую форму, устно и письменно словословила и расточала похвалу Его мудрости!