Возмездие. Никогда не поздно - Михаил Нестеров

Журналист сидел, не шелохнувшись. Биленков «допустил» только одну ошибку, назвав Ситуационный центр Координационным. Как сказал Мюллер: «Это единственный прокол: он перепутал пол ребенка, назвал дитя девочкой. А в остальном — виртуозная работа».

— А после недавнего столкновения с Кравцом я понял, как достать всю группировку исполнителей — обратиться к заказчику, — закреплял результат Биленков. — В ту июньскую ночь они нанесли ему серьезный удар: взяли деньги генерала Болдырева, понимая, что Жердев приготовил им другой расчет. Когда я сказал ему, что мне нужны только исполнители, Жердев рассмеялся. Он легко согласился на мое предложение. И в ответ предложил финансовую помощь. Я ждал и боялся, что ты узнаешь этого подонка… Прости, все эти годы я скрывал от тебя имена бандитов… Их не смогли взять по горячим следам, а потом… потом они разъехались. Лебедев и Андреасов укрылись в неспокойной Югославии. Хатунцев растворился среди мертвых, похоронив свое имя и фамилию. А Кравца я давно вычеркнул из списка живых. Понимаешь, в чем дело, дорогая: ты осталась одна. А груз ответственности, который давил на меня, не оставил мне выбора. Я сделал то, что сделал: однажды пришел в интернат и забрал тебя. Наша встреча была неслучайной. Знаешь, люди иногда случайность воспринимают как чудо. И я сказал себе: пусть для Юонг это будет чудо.

Ким утопила свое лицо в ладонях.

Журналист покачал головой, недоумевая: «Почему она поверила каждому слову Биленкова?» Нет, не так: почему она поверила ему, как себе? Да потому что он создал ее по своему образу и подобию. Он — это она. «Он и Она».

О чем не знают, того не жалеют. Тимофей вспомнил эту чертову прибаутку после беседы с Юонг Ким. Он как будто много лет прожил на Корейском полуострове, и это распространенное в Корее имя не резало слух и не казалось ему кличкой. Он узнал о проблеме Юонг, которую та пыталась решить с его непосредственным участием, и начал жалеть о своей осведомленности. Теперь он разрывался на две части. И мог дать себе предельно честный ответ: собираясь на встречу с Юонг, он рассчитывал на простое, во всяком случае, несложное задание, по-прежнему рассуждая по-военному даже в стремлении к наживе. И все это на фоне притягательного, несмотря ни на что, образа молодой женщины. У нее нет на щеке родинки а-ля Синди КроуФорд и голубых глаз, как у Сиенны Миллер, нет красивых, как у Киры Найтли, губ, волевого, как у Анджелины Джоли, подбородка, и все же она способна вскружить голову.

Конечно, на его рассуждения повлияли эмоции, чувства. Он предвидел нелегкую и нестандартную ситуацию, подразумевая под ней один из ключевых этапов работы. Немного запутанно, но проще он объясниться не мог. И подсознательно усложнил формулировку — отстраняясь от предложения, украшая его сложными моментами. Его всегда привлекала интересная работа. Ему нужны были основания для того, чтобы отклонить или принять предложение Юонг Ким.

Он позвонил ей на следующий день в начале девятого вечера — после долгой беседы со своим напарником.

— …Я слышал про этого Абакумова…

Они сидели на веранде просторного, деревенского, по здешним меркам, кирпичного дома, в сотне метрах от моря, название которому дал древний порт Адрия. Каждый день для Николая Андреасова начинался с самой короткой молитвы, которую только можно придумать: «Господи…» Это обращение к Богу было пропитано благодарностью к дивному краю, пропитанному самым качественным морским воздухом. Он ел здоровую пищу, пил вкуснейшее отборное вино. Он ложился на земле, а просыпался на небесах и снова сходил на землю. Он подумывал о собственном винограднике и небольшом винном заводе.

Андреасов за последние пять-шесть лет сильно пополнел и представлял полную противоположность своему сухопарому и подвижному напарнику.

— Я видел Абакумова дважды в городе. Один раз на Страдуне[1], около Городской колокольни, другой раз около форта. Если бы я нашел возможность задать ему один вопрос, я бы спросил: «Тебе под шестьдесят, у тебя куча бабок и всего одна любовница…»

— Почему ты решил, что у него одна любовница?

Андреасов, кряхтя, поднялся с плетеного кресла. Через минуту он вернулся на террасу с распечаткой личных данных на Абакумова, которые получил из агентурного сайта:

— Родился в Москве, учился в Ленинграде, служил в Советской армии, бла-бла-бла, член совета столичного банка, член совета по банковской политике при Правительстве Москвы. Я не знаю, как такие люди работают, но знаю, как и с кем они отдыхают. Выходит, он отдохнул только один раз, перепихнувшись с одной телкой?

— Или хорошо предохранялся.

— Но потерял бдительность с японкой. Она японка, ты сказал?

— Может, китаянка. Для меня азиаты все на одно лицо.

— На что она рассчитывает? Абакумов — «невъездной», но у него есть бабки. Свяжется с кем надо, и в России ей башку отшибут.

— Это не наше дело.

— Ты верно заметил — не наше. Но представь, что мы выкрали ребенка и передали ей. Думаю, далеко она не уедет. На нее надавят, она укажет на нас. Киднеппинг, он и в Африке киднеппинг.

— Что ты предлагаешь?

— Развести косоглазую на бабки. За ней нет ни одного солидного человека, иначе она не обратилась бы к нам. В общем, развести ее — это первый вариант, второй — выполнить только часть работы, но — честно.

— Как это? — не понял Лебедев.

— По прейскуранту. Как адвокаты: почасовая оплата. Предъявим ей объем проделанной работы, включая сбор информации и съемку объекта — днем и при луне, получим деньги, потянем время, сделаем что-то еще, потом откажемся. Небольшие деньги, но на дороге они не валяются. Не знаю, как ты, а на территории Абакумова моей ноги не будет.

— Это вариант.

Москва

Михаил Янов набрал номер телефона. Поздоровавшись с абонентом и назвав его по имени-отчеству — Александром Александровичем, попросил его о встрече.

— Приезжай ко мне на дачу, — дал согласие его собеседник.

Они встретились через сорок минут — экс-разведчик и практикующий психиатр. Хозяин, одетый в рубашку навыпуск, встречал гостя на пороге коттеджа, облицованного ракушечником, с многогранным застекленным эркером, за которым угадывался просторный кабинет.

Янов с порога попросил Шаповалова обойтись без специальных терминов, что усложнило бы восприятие. Тот охотно согласился. Проводив гостя в свой кабинет, он сел на кожаный диван, предложил Янову место напротив и начал, забросив ногу на ногу:

— Слушаю тебя.

Михаил Николаевич с минуту настраивался, вернее, привыкал к обстановке. Дом подвергся перепланировке. Рабочий кабинет раньше находился в другом крыле, а здесь была библиотека с роскошным бильярдным столом.

— Много лет тому назад я сделал одному человеку предложение.