Половинный код. Тот, кто убьет - Салли Грин

А я теперь свободен. И в ссылку не хочу.

И еще мне так хочется увидеть Аррана.

Очень хочется.

Я знаю, что если я поеду к нему, то меня схватят и, может быть, причинят вред Аррану. Но я хочу его увидеть и все время думаю, что если я подкрадусь тихонько к бабушкиному дому ночью или оставлю ему где-нибудь записку, в которой назначу ему встречу, то это, может, сработает. Хотя сам знаю, что не сработает. Я знаю, что меня снова поймают и во второй раз будет даже хуже, чем в первый, и я не должен даже пытаться увидеться с Арраном — никогда, и тут же чувствую себя трусом.

Полное имя Ивана Денисовича — Иван Денисович Шухов, потрясно, хотя Денисович означает всего лишь «сын Дениса», и это все немного портит, зато показывает, что он обычный парень, такой, как все.

В России, если вы хотите поговорить с человеком, то не должны называть его только по имени, и все. Надо обращаться по имени и отчеству, например, так: «Передайте, пожалуйста, соль, Иван Денисович». А он тебе в ответ: «Многовато соли в рис кладете, Натан Маркусович».

А еще я часто думаю о Маркусе Акселевиче. Наверное, он тоже кладет в рис много соли. А еще сегодня я понял одну удивительную вещь. Мне нравится думать об отце, и я знаю, что, если бы у меня был сын, то мне нравилось бы о нем думать. Я часто думал бы о нем. Так что я знаю, что Маркус обо мне тоже думает.

В лесу хорошо и тихо, никаких собачников, да и людей-то нет вообще. Так здорово просто сидеть на месте и слушать, что происходит вокруг. Из леса доносится птичий щебет, но есть места, напоминающие глубокие «пещеры» пустоты и молчания, и мне нравится сидеть в этих пещерах.

Голова у меня здесь чистая и ясная. Никакого шума, как в клетке у Селии. Никакого шипения мобильных телефонов. Никакого треска электроприборов.

И, сидя в этих пещерах, я начинаю верить… Что я сбежал.

Сегодня я опять начал бегать. Селия была бы довольна, хотя бегаю я медленно, так что все-таки нет, довольна она не была бы. А еще я отжимаюсь. Но не дотягиваю даже до семидесяти. Понять не могу, как это я всего за несколько недель так потерял форму. Интересно, может быть, это из-за татуировок, может, это они так на меня влияют, хотя нет, скорее всего, дело просто в отсутствии еды. У меня буквально торчат ребра.

Темнеет. Еще один день подходит к концу.

Когда я был у Селии, дни летели, а годы ползли. Там я вставал с рассветом, делал физзарядку, потом работал по дому — дел всегда была масса, — потом отвечал на ее дурацкие вопросы, снова бегал, потом дрался, готовил еду, мыл посуду, запоминал имена ведьм, их Дары, даты и места, и не успевал я оглянуться, как пора было опять возвращаться в клетку. Теперь все наоборот. Часы еле тянутся, зато время, отделяющее меня от моего семнадцатилетия, убегает, как песок сквозь пальцы, а я сижу и смотрю, как оно уходит.

Как-то незаметно снова занимается рассвет. Раньше мне нравились утренние зори, но теперь каждая предвещает всего лишь еще один тягучий, зябкий день. Я только что вспомнил, что Иван начинал каждый свой день, дрожа от холода. Жаль, что у меня нет той книжки с собой. Знаю, что я все равно не смог бы сам ее прочитать, зато ее можно было бы держать в руках или засовывать под рубашку, поближе к груди.

Но одна книга у меня все-таки есть. Это алфавитный справочник, который я стащил, когда удирал из Лондона.

Отличная книга! Книга, которую даже я могу прочесть. Я смотрю на карты и все в них понимаю.

Я украл справочник, потому что знал — мне надо будет найти Боба, о котором рассказывала мне Мэри. Человека, который поможет мне найти Меркури.

И снова дождливо и пасмурно. Я смотрю телек и пью чай. То есть не то чтобы смотрю, просто он включен, а я пытаюсь анализировать звуки у себя в голове. Под черепом что-то шипит, точнее сказать я не могу. Звук не в ушах, он именно в голове, чуть впереди и справа.

Такое же шипение, только более громкое, вызывают в этом месте мобильные телефоны. Когда я жил у Селии, подобного шипения я не слышал. У нее не было мобильника. Но, когда появились Охотники, я услышал, как они шипят.

Здесь, в лесу, никто не шипит.

Только что принял душ. В ванной полно шампуня, мыла и всякой всячины. А еще там есть электробритва: настоящий кошмар, она просто отгрызает куски от моего подбородка, но я быстро заживляюсь, так что все равно ею пользуюсь.

Проверяю татуировку на шее. Никуда не делась.

Каждый день я осматриваю все свои татуировки, но они не меняются. Я содрал кожу на лодыжке и убедился, что мистер Уолленд был прав: татуировка появилась снова. Она даже просвечивала фосфоресцирующим синим сквозь корочку на ранке.

Я смотрю в зеркало и в свои глаза, и в глаза отца. Интересно, когда он смотрится в зеркало, догадывается ли он, что это и мои глаза? Я очень хочу увидеть отца — ненадолго, хоть когда-нибудь, всего-то один раз, поговорить с ним по-настоящему. Но, может быть, нам обоим будет лучше, если мы никогда не встретимся. Если он верит в то видение, значит, он не захочет встречаться со мной. Жаль, что я его не видел. Что в нем: я закалываю его Фэйрборном? Пронзаю ему сердце? Я хочу сказать моему отцу, что никогда бы этого не сделал. Не смог бы.

Мои глаза становятся совсем черными, треугольники пустоты в них почти неподвижны.

Я снова на кухне, сижу наедине с последним пакетиком чая.

Надо уходить. Надо найти Меркури и получить у нее три подарка. Времени осталось совсем мало. До моего дня рождения чуть больше двух месяцев.

А это значит, что мне придется пойти к Бобу, в то место, которое есть на карте. То есть вернуться к своей проблеме. К проблеме переулка.

Шагнув из двери здания Совета во двор, а потом очутившись в переулке, я побежал и мчался, не сбавляя темна, с приличной скоростью. Три-четыре минуты спустя я еще бежал, но все еще не в конце переулка. Ощущение было такое, как будто я бегу по конвейерной ленте, которая движется в обратную сторону и все время затягивает меня в здание Совета. Я был в панике, едва не визжал от страха, но бежать продолжал и все же добрался до того места, где переулок поворачивает. Я вцепился в угол дома так, что какая-то женщина, шедшая мимо, посмотрела на меня, как на сумасшедшего. Тогда я вышел из-за угла, но продолжал держаться за стену — угол дома я выпустил из рук с невероятным трудом. Потому что знал, что мне предстояло сделать.

Так вот теперь я должен снова вернуться туда, повернуть за угол и войти в переулок. Боб, человек, которого мне надо увидеть, живет в Кобальтовом переулке. В том самом переулке.

Здание Совета находится слева от меня, через дорогу. Сначала я не был уверен в том, что это оно. Я ожидал увидеть готические шпили и частые переплеты на окнах, как внутри, но оно оказалось совсем другим. Снаружи это обычное офисное здание семидесятых годов: большое, прямоугольное, сложенное из темно-серых бетонных блоков, местами покрытых пятнами. Но переулок рядом с ним показывает, что это все же тот дом. А еще я обошел здание кругом и обнаружил тот самый вход, которым пользовались мы с бабушкой. Он с другой стороны, и к нему надо идти через небольшую сторожку, она все еще там. Это единственная старая часть здания, видимая снаружи.