Завещание Ворона - Дмитрий Вересов

— Ну что я вам говорил, дружок? — сказал князь, когда Никита, выпив, состроил удовлетворенную гримаску. — Это же лучше всякой шотландской сивухи?

— Vous etes a raison, mon Prince <Совершенно справедливо, князь (франц.)>, — кивнул Никита, втайне желая тут же повторить.

— А для тапера вы неплохо воспитаны и образованы, — во второй раз отметил князь, — я лично знавал двух Захаржевских…

Князь снова замолчал, а Никита предался счастливому ощущению проникновения благородного алкоголя в самые сокровенные уголки его истощенного похмельем организма.

— Сергей Васильевич Захаржевский, одна тыщща восемьсот семьдесят девятого года рождения, окончил Николаевское кавалерийское училище, в Первую мировую воевал у Драгомилова и Великого князя Николая Николаевича, потом в Гражданскую был на Степном фронте, командовал Зюнганским калмыцким полком, потом тринадцатой конной бригадой… И между прочим, это он вашего этого… Ча-па-я в Урале утопил, хе-хе-хе… — князь довольно захихикал, — так что, думаю, если бы ваши начальники в годы Сталина хорошенько бы покопались в истории, то вам и родителям вашим…

Князь снова замолчал, видимо энциклопедическая точность воспоминаний снова наткнулась на препятствие в виде склеротического сосуда…

— Так вот, с Сергеем Васильевичем Захаржевским мы вместе в Фонтенбло, да в Сербии не одну бутылочку за преферансом, хе-хе-хе…

И снова мысль наткнулась на склеротический сосуд…

Никита боялся показаться невоспитанным и внутренне с великим трудом перебарывал желание налить себе в стакан еще на три пальца.

— А вы налейте себе еще, дружок, не стесняйтесь, — читая его мысли, сказал князь. — Знавал я и еще одного Захаржевского и, кстати, не родственника Сергею Васильевичу, тот служил начальником штаба второй пластунской бригады у Корнилова, был ранен тяжело… умер совсем недавно, в Льеже двадцать пятого апреля одна тыщща девятьсот пятьдесят четвертого года… Захаржевский Иван Александрович, светлая память его! — князь с чувством перекрестился на православный манер… — Не родственник он вам?

Никита что-то нечленораздельное промычал и на всякий случай тоже перекрестился и придал своему лицу выражение благоговейности…

— А своих предков-то надлежит зна-а-а-ать! — повысив голос, протяжно прикрикнул князь. — Знаете своих прабабок, прадедок-то, или позабыли, как Иваны не помнящие родства?

Никита было растерялся даже от такого напора, но, придав лицу еще больше благоговейности, на всякий случай утвердительно кивнул и вымолвил:

— Бабушка нам рассказывала, что род наш вообще-то древний, и что вообще прабабка наша из Шотландии…

Князь кивал каким-то своим мыслям…

— Ну и что для вас предки, что для вас предки, Россия, родина? Вы хоть словами-то ее можете определить? Березы, что ли, здесь, на Каменном острове? Так они и в Бельгии с таким же успехом произрастают. Слышали, небось. Где спать лег — там и родина?..

Старик снова взял долгую склеротическую паузу…

— Родина, милейший — это понятие емкое… и понятие ее дано видать не всем — это как музыкальный слух и чувство рифмы. Вот женятся все или почти все люди — а счастье в браке обретают только единицы. Получается — либо в постели с супругой не все как в мечтах, либо на кухне ругань и поножовщина! Так и с родиной. Страну обитания каждый в паспорте имеет — а любить ее и ценить умеют далеко не все. Это как дар. Мне родина — это и улица, на которой я… — старик вдруг всхлипнул, — Фурштатская улица, куда я теперь на старость приехал поглядеть на окна нашей старой квартиры… И… И ощущение ее государственных интересов, когда там во Франции, что приютила меня, газеты читаю… И ее ракеты, если угодно. И все нынешние эмигранты, что приезжают теперь, я их не по-ни-ма-ю… Мол, там жить хорошо, где творчество и быт! — Старик спорил сам с собой. — Бросьте трепаться! Для меня выехавший человек, как сирота. Как вечный беспросветный сирота…

Никите стало крайне неловко от того, что старик откровенно рыдал, он содрогался рыданиями, слезы душили его, они лились по его щекам, личико князя, и без того изрытое морщинами, сморщилось еще более, а плечи так трогательно дрожали, что Никита не удержался и, вскочив, обнял старика, прижав его к груди и приговаривая что-то вроде «ну, да что вы, что вы, не надо, не надо…»

Когда князь пришел в себя и белым батистом вытер слезы, он сказал:

— Друг мой, сыграйте мне… Сыграйте мне, знаете… Утро туманное…

Никита взял аккорд.

Потом другой…

И неожиданно для самого себя вдруг правильно пропел весь романс…

От начала и до конца…

— Я… Я просто обязан помочь вам… — лепетал, утирая слезы, князь, — я просто обязан, просто обязан помочь вам исследовать вашу родословную…

Он велел подать ему портфель, что лежал на секретере, долго копался в его внутренностях, потом достал оттуда золотой «паркер», чековую книжку…

— Во Франции, знаете ли, все уже смеются над нами стариками, а что поделаешь, привычка вторая натура, не доверяю я этим ле карт манетик, мне привычнее чек…

Старик написал на бланке сумму, поставил роспись, оторвал чек от корешка и протянул его Никите.

— Вот тут вам средства на ваши генеалогические поиски, Никитушка! И в добрый час!

Никита глянул на бумажку…

Банк Сосьете Женераль

Пятьдесят тысяч франков…

Американец Дэвид Лоусон, этот крайне экстравагантный секретарь лорда Морвена, который прекрасно вел дела, но при этом носил совершенно ужасные костюмы и мог запросто появиться на коктейле в «Ритц», в пиджаке, купленном где-нибудь на Портобелло-Роуд в прет-а-порте для японских туристов, так вот, этот самый Лоусон предложил три абсолютно, по его собственному определению, очаровательных места проведения свадьбы. Будущей леди Морвен особенно привлекательным показался вариант организации торжества в центральной Франции в замке Озе ля Ридо, что расположился на живописном берегу Луары в среднем ее течении. Замок, принадлежащий одной американской авиакомпании, с которой у Морвена были довольно тесные контакты, сдавался внаем, и имел все необходимые для такого случая компоненты. Комфортные комнаты королевского уровня для отдыха именитых гостей, превосходный парк для торжеств на вольном воздухе, вышколенный персонал, и все необходимые средства связи… Превознося достоинства этого варианта, Лоусон два или даже три раза напомнил патрону, что сам Генрих IV охотился в окрестностях Озе ля Ридо и в замке свято хранят комнату, где Его величество провел несколько ночей… «Жил-был Анри Четвертый, Он славный был король», — невольно припомнилось при этом Татьяне, и она принялась было насвистывать мотивчик из «Гусарской баллады», но…

Но лорд забраковал красивый Озе ля Ридо потому, что тот был слишком удален от ближайшего аэропорта в городе Тур, куда надо было бы еще добираться два часа на автомобиле. От предложенного Лоусоном вертолета, как средства доставки гостей, Морвен, скривив гримасу, отмахнулся, мол, не все пожилые дамы пожелают садиться в вертолет.