Папина дочка - Вера Колочкова

– Тата?… Это ты, Таточка? Не вижу сослепу…

– Да, это я, мам. Можно, я войду?

– Да конечно, конечно… Что ж это я… Стою как пень… Конечно, входи…

Попятилась назад и чуть не упала, наступив на резинового лягушонка – Светочкину игрушку. Лягушонок жалко пискнул под пяткой, и почему-то от этого звука опомнилась, захлопотала курицей, пытаясь скрыть за неожиданной радостью свое удивление.

– Заходи, Таточка, заходи… А я ужин на кухне готовлю… Скоро все домой придут… И Леночка, и зять мой, и Макар… Макар – это сын Леночки, да… А еще там, в комнате, Светочка маленькая спит… Скоро проснется, наверное… Ой, у меня ж каша для Светочки там, на плите! Боюсь, подгорит… Я сейчас, Таточка, я сейчас… Я только кашу отставлю… А ты заходи пока в комнату, я сейчас! Или, может, на кухню пойдем? Я чаю тебе налью… Ой, может, борща поешь? Или котлетку? А еще у меня печенье есть, домашнее… Такое вкусное, знаешь! У меня все рецепт спрашивают…

Говорила и говорила без умолку, не могла остановиться, будто боялась чего. Боялась, что Таточка как пришла, так и исчезнет? Но вот же она – стоит в прихожей, не исчезает…

– Так будешь чай, Таточка? Или борщ? А еще у меня котлеты есть…

– Да ничего не надо, мам… Давай на кухню пойдем, если хочешь… Мне все равно. Я просто поговорить хочу с тобой, мам… Вернее, спросить…

– Конечно, конечно… Поговорить – это конечно… Как же я рада, что ты пришла, Таточка! Хоть посмотреть на тебя, какая стала…

– И какая я стала?

– Красивая… И худенькая такая… Серьезная… Ой, а отчего у тебя лицо будто приплаканное? Что-то случилось, да, Таточка? А я тут болтаю всякую всячину…

– Ничего не случилось, мам. Все у меня хорошо.

– Ну, и слава богу, что хорошо, и слава богу… А как Наталья Петровна? Оклемалась немного? Уже лучше себя чувствует?

– А… Откуда ты знаешь про Наталью Петровну, мам?

– Ну как же… Я ей часто звоню, про тебя спрашиваю… Как живешь, здорова ли, все ли в порядке… И про внучку свою спрашиваю, про Аллочку… А она не говорила тебе разве, что я звоню?

– Нет… Не говорила…

– Ну, может, и правильно, что не говорила. Вдруг бы ты на нее рассердилась, что она со мной разговаривает… Ты прости меня, Таточка, опять я что-то не то говорю, господи… Совсем растерялась… Так о чем ты хотела меня спросить?

Люда вытерла руки о фартук, села напротив дочери за кухонный стол. Взгляд ее был таким преданным и счастливым, что у Таты вдруг перехватило дыхание – а надо ли вообще о чем-то сейчас спрашивать… Но если пришла, то надо, наверное. Надо решиться, в конце концов! Иначе опять ляжет камнем на сердце…

Вздохнула решительно, напряглась, как перед прыжком. И не узнала своего голоса – таким он был глухим и твердым, как камень.

– Мам… Прости, но я тебя сразу спрошу… Просто не могу больше в себе держать… Скажи, это ведь ты убила папу, да? Той ночью… Когда ему плохо стало… А ты лекарство ему не дала… Специально? Ты хотела его убить, да?

Люда смотрела на нее открыв рот. Будто хотела закричать от страха, да не получалось. Потом лицо ее задрожало, полная шея дернулась судорогой, и ладони медленно потянулись к глазам – стряхнуть со щек первые капли слез.

А Тата ждала в напряжении. Ждала, что она скажет. По правде, она ожидала совсем другой реакции – думала, мама возмущаться начнет, гневливо оправдываться. А она молчит… Молчит и смотрит… И дышит так тяжело, прерывисто…

– Тебе плохо, мам? Ты скажи, я уйду…

– Нет… Нет, не надо уходить, Таточка. Я все тебе расскажу, да… Все как на духу выложу… Да, не дала я ему тогда лекарства. Долго искала, все кухонные шкафы облазила. А потом… На меня вдруг наваждение какое нашло – ноги сами собой подкосились… Села на стул и чую – встать не могу. И дышать не могу, будто воздух в меня не заходит… Да, он обидел меня тогда, доченька. Сказал, что хочет уйти… Вместе с тобой уйти… К другой женщине… Сказал, и ему плохо стало. Я на кухню сразу за лекарством метнулась – получается, вместе с этим грузом и метнулась… Ох, как тяжел был груз, если б ты знала… Но получается, ты во всем права, да. Я его убила. На одну секунду меня придавил этот груз, будто силой какой на стул бросило… Всю жизнь я эту секунду в себе несу. С ней и помру, я знаю. За нее, за эту секунду, и перед богом отвечать буду. Да, в эту секунду я желала ему смерти, признаю… Как хочешь теперь, так и расценивай, что это было… Убила я его или нет… Я и врачу, который на «Скорой» приехал, тоже сказала, что лекарство не дала… А он мне в ответ: не казните себя, не надо. Все равно, мол, никакое лекарство ему бы уже не помогло… Мол, смерть почти мгновенно наступила. Вы, говорит, ничем не могли ему помочь… Но саму-то себя ведь не убедишь, правда? Ведь была эта секунда, была! Я-то про нее знаю! Вот, каюсь теперь перед тобой… Да, было секундное желание, каюсь… Что хочешь со мной, то и делай теперь…

Люда все говорила и говорила, будто боялась остановиться. Повторяла без конца про эту «секунду». Тата сидела, слушала молча. Наверное, надо было ее остановить… Перебить как-то… Но она не могла. Она и сама до конца не понимала, что с ней происходит.

Но что-то внутри происходило – она это чувствовала. Вот пробежала дрожь по солнечному сплетению, и сердце заныло. А в следующую секунду показалось, оно лопнуло вдруг… Но тут же и понимание пришло – это не сердце лопнуло. Это что-то другое в ней лопнуло, и стало трудно дышать и в то же время очень легко… И слезы потекли из глаз так обильно, будто выходила наружу вся та боль, которую она несла в себе долгие годы…

– Мам, ну все, хватит… Не надо больше, мам… Я все поняла, не говори мне ничего больше…

Люда вдруг замолчала, глянула на дочь удивленно. Видимо, что-то услышала в ее слезном голосе для себя непривычное. Осторожно протянула ладонь, коснулась мокрой щеки Таты:

– Доченька моя… Таточка… Не надо плакать, что ты…

– Мам… Ты прости меня, ладно? Я… Я глупая была, наверное… Не понимала ничего… Столько я боли тебе принесла, мам…

– И ты прости меня, доченька. За все прости… За то, что я…

– Все, мам, не надо больше, пожалуйста! Ну что ты, честное слово…

Они не услышали, как хлопнула входная дверь. Не услышали шагов по коридору. Появившаяся в кухонных дверях Лена смотрела на эту сцену удивленно, переводила глаза с матери на сестру. Потом шагнула к столу, села на стул и, глядя на Тату, проговорила сердито:

– Зачем ты пришла, скажи? Чтобы маму до слез довести? У нее, между прочим, гипертония, давление все время скачет! Ей вредно так волноваться! Зачем ты ее растревожила, скажи? Мало тебе, что она и так из-за тебя убивается?

– Да ты чего это, Лена? Что ты говоришь такое, одумайся! – в ту же секунду рассердилась в ответ Люда. – Как это – зачем пришла? Как у тебя язык повернулся говорить такое? Она сестра тебе или кто?

– Да сестра, сестра… – уже более миролюбиво ответила Лена, оглядывая Тату. – Хоть и блудная, но сестра… Вон сколько лет без нас обходилась… А теперь нате – заявилась вдруг!