Дольмен - Николь Жамэ

В мертвой тишине раздавалось лишь щелканье фотоаппарата. Кадры еще одной сцены преступления. Ферсен почувствовал усталость. Потом, как это бывало не раз, в нем закипела ярость. Нет, он не сложит оружие, пока не найдет чудовище, которое оборвало эти молодые жизни.

Его внимание привлекла одна деталь. Под телом Никола белел небольшой клочок бумаги. Люка приказал продолжить откапывание тел и обнаружил разрозненные, успевшие пропитаться влагой листки, которые, очевидно, были сброшены в могильник вместе с жертвами. Несмотря на расплывшиеся чернила и почти нечитаемый текст, по оборванным краям он догадался, что это страницы, отсутствовавшие в журнале с личными записями старика Перека.

Мари, которую вертолет должен был доставить на континент, пришли проводить многие из жителей острова. Ветер, поднявшийся от лопастей пропеллера, трепал их волосы и одежду. Она все еще была без сознания. Люка, не столько из профессионального интереса, сколько из желания немного отвлечься, всматривался в лица людей, но они оставались непроницаемыми. Правда, среди присутствующих он заметил Риана, искренне опечаленного. Первыми ушли Гвенаэль и Ивонна Ле Биан. У женщин была одинаковая походка – энергичная и решительная. Кермеры, раздавленные горем, оставались дома: они потеряли сына и внука, второй их сын скрывался неизвестно где, а дочь находилась в коме. Похоже, несчастье сделало их семью своей мишенью. Когда вертолет скрылся за линией горизонта, Люка почувствовал себя очень одиноким. Он был полицейским, а значит, ему приходилось проникать в самые потаенные уголки человеческой души, расшифровывать их, стараться понять, и это всегда захватывало его до страсти. Для такого ремесла не могло быть ничего лучше одиночества, но… этим вечером все складывалось как-то уж очень тяжело.

Из-за стеклянной перегородки Ферсен смотрел на Мари, привязанную ремнями безопасности к больничной койке. Глаза ее были закрыты. Врач уверял, что она не испытывала страданий, но не мог с определенностью высказаться насчет ее состояния: она находилась в коме уже более суток, и это могло длиться не только дни, но и месяцы.

– К такому результату обычно приводит эмоциональное потрясение, слишком сильное, чтобы вынести его в сознательном состоянии. Теперь от нее зависит, когда она захочет из него выйти.

– Ремни обязательны?

– Иногда она бывает возбуждена и может себя поранить.

Люка отвернулся. Ему трудно было видеть Мари неподвижной. Он любил ее живость, даже вспыльчивость и гневливость. Как это на нее не похоже – спрятаться, как в кокон, в бессознательное состояние, отказаться от поисков истины! Еще немного, и он бы на нее накричал, давая выход своему отчаянию.

Его размышления прервал врач:

– Она, кажется, собиралась выйти замуж за Кристиана Бреа, я не ошибаюсь? Может, стоило бы его предупредить?

«Куда лезет этот кретин?» – подумал Люка в раздражении. Он сухо ответил:

– Семья Кермер отправила ему сообщение на бортовой компьютер.

В это время Кристиан Бреа находился в Плимуте, где шли последние приготовления к началу гонки. Несмотря на официальное распоряжение не касаться происходящего в Ландах, средства массовой информации не скупились на похвалы своему герою, чья свадьба расстроилась из-за траура в семье невесты, воспевая его исключительное мужество.

Твердым шагом Кристиан направился к яхте, не обращая внимания на толпу журналистов, не замечая вспышек фотоаппаратов, отсеивая на ходу лишь ту информацию, которая была полезна для его гонки. Как это с ним происходило перед началом каждых состязаний, он был полностью поглощен своим делом. Однако за внешней сосредоточенностью скрывалась внутренняя борьба: Кристиан всеми силами старался не думать о Мари, сопротивлялся соблазну услышать ее голос, позвонить ей или хотя бы послать сообщение. Ему оставалось продержаться всего несколько минут до старта. Скоро море завладеет им целиком, и он забудет обо всем на свете.

До финиша. До победы.

На этот раз победа необходима, иначе ему не вернуть Мари. Но последней мыслью шкипера перед тем, как забыть обо всем, не имеющем отношения к гонке, была мысль об Анне. Кристиан представил, как сестра, окруженная завсегдатаями и случайными посетителями, стоит в зале кафе перед большим экраном, взятым напрокат специально по такому случаю. Как только прозвучит выстрел стартового пистолета, возвещающий о начале гонки, все радостно воскликнут и чокнутся за его победу. Образ, родившийся в голове Кристиана, почти не отличался от того, что происходило в действительности. Но шкипер не мог знать, что в разгар веселой суеты, которой сопровождалось его отплытие, дверь резко распахнулась и в кафе вбежала растрепанная, запыхавшаяся женщина. Обведя безумными глазами собравшихся, она диким криком оборвала их веселье:

– Кровь пролилась еще на одном менгире!

С первыми лучами солнца из-под знака в виде рыбы третьего менгира, словно выступивший на граните пот, медленно сползли две кровавые слезы. Оба жандарма, охранявшие Ти Керн, лежали у его подножия без чувств. Позже они так и не сумели объяснить, как это могло произойти.

Так и не пришедшая в сознание Мари металась по кровати, натягивая ремни безопасности. На ее лбу выступили капли пота, глаза были приоткрыты, голова перекатывалась справа налево по подушке, с губ срывались бессвязные слова. Изо всех сил старалась она выбраться из пелены помрачения. Ее будто звал какой-то едва различимый голос. Мари долго пыталась разжать свинцовые веки, и через секунду ей показалось, что она видит чье-то лицо. Лойк? Действительно он находился рядом или присутствовал лишь в ее бреду? Перед ней как в тумане возникало лицо брата и звучал его голос, который то и дело прерывался, болезненно отзываясь в висках. «Знать правду… хотел… во что бы то ни стало… раскрыть тайну… страшную тайну…»

На исходе этой борьбы Мари уже не удалось зацепиться сознанием за таинственный шепот, все менее разборчивый, за смутный и волнообразный образ, напоминавший Лойка, и она снова провалилась во тьму.

«Гвен неважно выглядит, и на то есть причина», – думал Филипп, украдкой поглядывая на жену. Он не без тайного злорадства размышлял о бедолаге Лойке, который где-то скрывался, заливая горе алкоголем. Но стоило ему заговорить об этом с Ронаном, как тот сухо его оборвал:

– Переключись на что-нибудь другое. Никола – мой друг, и мне жаль, что на его семью свалилось столько неприятностей.

Ивонна тоже не упустила случая уколоть зятя:

– Он прав, лучше помолчите. Такое ничтожество, как вы, не вправе критиковать других!

Истерзанная неизвестностью Гвенаэль, выйдя на кухню, еще раз позвонила Лойку и наконец с облегчением услышала его голос.

– Ты где?

– У Мари. Я собираюсь ей рассказать…

– Только попробуй! Тогда нам конец! – взорвалась Гвен.

– Раскрой глаза, и так все уже кончено!

Ей показалось, что Лойк на грани срыва, и она сама запаниковала.