Где папа? - Юлия Кузнецова

Я поднялась, разматывая шарф на Кьяре.

– С удовольствием посижу, – сказала я. – Только сними свитер розовый, мне кажется, они тебя не поймут.

«Итальянец» покраснел.

Кьярка смешная.

Стала размахивать руками, когда говорит. И что-то в интонациях появилось тоже итальянское. «Та-та-та-та!» – и голос взлетает вверх.

Я любовалась ею. Я была счастлива.

Моя тоска по ней немного притихла, но сейчас я позволила себе чувствовать всё, что хочется. Хотелось смеяться и плакать одновременно. Плакать от счастья.

Я выслушала все новости.

Кьяра могла теперь есть всё что вздумается («И помидоры, и пиццу, и шоколадное мороженое!»). Правда, об этом Андрюха мне тоже писал. О том, что купание в море совершенно вылечило Кьяркину ногу.

– У меня новый домик с куколками, и главную принцессу зовут Лиза, – продолжила Кьяра, – а няня Изабелла – противная. Она не разрешает шлёпать по лужам.

– Ну, она, наверное, не хочет, чтобы ты испачкала джинсы, – вступаюсь я за няню, подавляя злорадство, – или чтобы ты промочила кроссовки.

– И в сапожках не разрешает! – возмущается Кьяра.

– Ну, тогда и правда противная, – соглашаюсь я.

– Я просто на неё всегда брызгаю, – объяснила Кьяра с хитрой улыбкой.

– Ах ты, хулиганьё! – я сорвалась с места и погналась за ней. Она с хохотом убежала в другую комнату, закуталась в плед и забралась на кровать.

А когда я залезла к ней, то она меня тоже пустила под плед.

– Саsa, – сказала Кьяра.

– Домик, – поняла я и принялась её щекотать.

Кьяра захохотала, запрокинув голову, и я заметила, что у неё полуистёрлась верёвочка от крестика. Ещё немного – и потеряет.

Я встала, поискала в комоде – у нас не оказалось подходящего шнурка. Да и как его снимать вообще? Я позвонила маме.

– Сходи в церковь, веревочку можно купить у входа.

Мне всегда боязно заходить в церковь.

Мне кажется, что все на меня смотрят и думают: «Ага! Она же не приходит сюда каждый день! А как понадобилось что-то – пришла!»

Но куда деваться, нам же нужна была верёвочка.

Кьяра потянула меня к свечкам, горящим перед иконами, но я сначала подошла к женщине, которая продавала книги.

– Извините… Нам надо сменить верёвочку от крестика, только я боюсь её перерезать, а она ещё не до конца стёрлась, надо порвать, да? Или можно перерезать, просто я боюсь…

Когда в конце концов она поняла, что мне от неё нужно, то улыбнулась, взяла огроменные ножницы, подошла к Кьярке и осторожно перерезала верёвочку.

– Холодные, – сказала Кьяра про ножницы.

А женщина тем временем продела новую верёвочку в крестик и ловко завязала у Кьяры на шее.

– Спасибо, – сказала я, – а… сколько это стоит?

– Тридцать рублей.

Кьярка выхватила у меня монеты и сама протянула женщине.

– Спасибо, солнышко! Свечку поставите?

– Да! – обрадовалась Кьяра.

Я взяла свечку. И только тут сообразила.

– Скажите, – начала я, – а кому тут можно свечку поставить, чтобы спасибо сказать? Ну, типа поблагодарить Бога.

Женщина расширила глаза, а потом как заулыбалась!

– Молодец какая, – похвалила она меня. – Все приходят к Богу просить что-нибудь, а ты – спасибо сказать. Вон там, видишь? Икона Казанской Божьей Матери. Подойди с малышкой, поставь свечку. Ей тоже какая радость!

Я очень смущалась, но мы всё же прошли вглубь церкви, нашли икону. Возле неё стояла старушка, прижавшись лбом к стеклу. Мы поставили свечку, а потом, когда старушка отошла, Кьяра протянула ко мне руки, я подняла её, и она тоже прижалась к стеклу лбом.

А я прижала к губам пальцы, пахнущие мёдом и воском, посмотрела в глаза Божьей Матери и прошептала:

– Спасибо…

Спасибо за то, что у Ирки в животе появился ребёнок.

Спасибо за то, что я могу снова обнимать мою Кьярку.

Спасибо за то, что утром мама сказала: летом папу переведут на поселение. Он будет жить в общежитии, ходить на работу, покупать еду в магазине. И ещё мы к нему сможем ездить с ночёвками хоть каждые выходные.

Ирка всё волновалась – боялась, что Даня проснётся в дороге. Что орать будет. Накупила ему китайских погремушек целую сумку. Таких пластиковых, ярко-зелёных и розовых, у которых ручка мгновенно отлетает от шарика. И еды набрала – печенья, соков, пюрешек.

– Давай я с ним сяду? – предложила я. – А ты впереди поспишь?

– Ты серьёзно? – не поверила она. – Не боишься его?

– Нет, – удивилась я. – А чего его бояться?

– Я боюсь, – призналась она, – я всё время боюсь, что с ним что-нибудь случится. Я просто умираю от страха… И ещё я боюсь, что я только засну, а он проснётся и будет плакать, а я не смогу его успокоить…

– Всё будет хорошо, – заверила её я, – не волнуйся. Соска есть, пюре много.

– Полбагажника, – мрачно встрял Костя.

Он был бледный и небритый, тёр глаза. Данька, видно, не одной Ирке ночью спать не давал.

– Как завяжете с кормлением, можете мне его на ночь оставлять, – сказала я им.

Ирка вытаращила глаза.

– Он же просыпается каждые два часа!

– Знаешь, когда я сидела с Кьяркой, я несколько раз укладывала её на ночь в свою кровать. Я понимаю, что это непедагогично, но иногда…

– Да хоть оба в ванной спите! – воскликнула Ирка. – Правда заберёшь? О… Всю ночь спать… Костя, ты прикинь?

– Такого не бывает, – всё тем же мрачным голосом ответил Костя, но я видела, что он как-то повеселел.

– Ладно, в машину, – скомандовала я, – а то что у вас ребёнок выхлопными газами дышит.

Если честно, я подумала, что с газами переборщила. Скажут ещё, заведи своего и командуй.

Но они почему-то оба послушались, и быстро пристегнули Даньку в автокресле, и усадили меня рядом вместе с ворохом погремушек.

– Данька, – строго сказала я голубоглазому племяннику, который начал, конечно, кряхтеть и выгибаться, как только его пристегнули, – сейчас будем играть в летучих мышей. Кто первый заснул – тот и выиграл.

Данька удивлённо посмотрел на меня, Костя тронулся, и племянник, ощутив движение, перестал выгибаться, сунул в рот палец и стал смотреть на окно.

А за окном творилось что-то удивительное. Небо было голубое настолько, что болели глаза на него смотреть, а трава – зелёная-презелёная. Все кругом взрывалось от радости.