Развод под новый год - Алина Савельева

Бабуля была настроена серьёзно проломить мне голову, решив что именно я виновник беспорядка в комнате. Как ее назвать то? Бабушка? Женщина?

— Добрый вечер, меня Алексей зовут. Как к вам можно обращаться? — решил я применить лучшее оружие вора — вежливость.

— Алёша значит? — ещё больше прищурилась старушка, — ну да, ну да. Вона какой богатырь вымахал, жалко что не на ту дорожку ступил!

Терпеть не могу, когда меня называют Алёшей, но не та ситуация, что бы привередничать. Да и как то с уст такой милой старушенции, вроде и ничего звучит, ласково.

— Да я впрочем только это и украл, — покаялся я, протягивая труселямбы хозяйке, — в карманах пусто, в пальто только портмоне и ключи от машины.

— Баба Люба я, — представилась седовласая красавица, цепкими пальцами выхватывая свои драгоценные трусишки.

— Значит так, вороватый паренёк, обратно в санузел шагай. Там посидишь.

— Я не могу. Я жену ищу! — попытался я объясниться, раз уж бабушка от диалога не отказывается, но видимо не с того начал.

— У Сереги в доме? Так он тоже ищет. Так, что лишней у него точно нет! — бабуля пригрозив мне своим колуном, таки задвинула меня обратно, — позвоню его зазнобе, небось там околачивается! А ты сиди тут!

Ну не драться же с ней? Во-первых, это совсем за гранью моего понимания, а во-вторых, мне резко стало плохо. Жар, который я изначально принял за реакцию на злость и ревность, становился все сильнее, как и слабость все больше охватывала все тело. Я уселся прямо на пол, спиной к стене и, кажется, ментально отключился, гоняя в замутненном сознании мысль, что надо найти Ирину и Настю. И во сне действительно спасал мою любимую из лап Сергея, в образе паука-чудовища, который обманом заманил ее в свои рыбацкие сети.

Сквозь сон слышал мужские голоса и торопливый говор старушки, но кроме того что я «злодей громадный» ничего не понял.

— Эй …. Ты чего это удумал, окаянный? — спросила меня милая бабуля в туманной дымке, — да ты же весь горишь! — закудахтала баба Люба, тормоша меня.

Пришлось разомкнуть слипающиеся веки. В ванну завалился Димка и, оправдываясь, что телефоны все побросали дома, потому как на колядках они без надобности, помог подняться. По распоряжению главного злодея этого дома — Сергея, отвели меня в комнату, на кровать. И оба, куда-то снова ушли, оставив меня под строгим надзором бабы Любы.

— Непутёвый ты, Алешка! Кто же на дело с простудой идёт? — ворчала на меня бабушка.

Так приятно, заботится. Хоть кто-то. Только не та что хотелось бы.

— Раздевайся, Милок, и под одеяло. Я настойку принесу, не вздумай сбежать! Я тут рядом живу, мигом обернусь! Пока Светка не пришла!

Возражать и сопротивляться сил у меня не было и вообще я уже с минуты на минуту ожидал появления тощей с косой и в плаще с капюшоном. До того мне стало плохо. Вот ведь угораздило, только утром огурцом был, а сейчас чувствую себя бессильным и потрепанным. Забравшись под толстенное одеяло, все равно колотило от озноба. И Иришки нет рядом, для согревательных процедур, что за невезуха? Бабушка вернулась в считанные минуты, по моим ощущениям, шустрая, но меня уже опять утаскивало в царство снов.

— Поди без шапки модничаешь? И ботинки у тебя, шо тока по ковровым дорожкам гулять! И заместо добротной куртки тонкий пинжак! — опять услышал ворчания старушки сквозь сон.

Отвечать не стал, на ее, по сути, справедливые замечания. Только не пиджак конечно, а вполне качественное пальто, но действительно не шибко теплое. Неожиданно тонкие, сухие пальцы старушки потащили мое веко вверх и в глаз ударил яркий свет диодного фонаря. Кажется я ослеп на один глаз, в довесок к остальным моим проблемам.

Почувствовав, что от меня убегает одеяло, пытался ухватить его, но бабуля оказалась проворнее.

— Грудину дай натру, охламон! — отчитала меня баба Люба и шлёпнула мне на грудь, что то сильно пахнущее травами и спиртом, — потом выпей вот это, кивнула она на стакан, — сварю тебе бульон куриный, если не успеешь тут похлебать, то по пути в сизо поешь, понял?

— Да за что в сизо то? — пытался я разжалобить еще больше сердобольную старушку.

— За то, что набедокурил тут, посуду побил, имущество, опять же, стянуть намеревался!

— А почему ваше имущество у соседа? — стало мне любопытно.

— А тебе кака печаль? — вредничала старушка, но все же посудачить любит, потому продолжила, — баня моя сгорела, вот и взамен на то, что за скотиной смотрю, разрешил мне Серега тут пока париться. А я со своим склерозом и забыла тут все. Пришла забрать, а тут ты окаянный!

— А зачем вы меня в травах маринуете? На вертеле жарить? — уточнил я, заподозрив неладное.

— В печи запеку, а то картоха пропадат! Извести нужно. Так, от тебя жена к Сереге ушла, ты потому тут буянил?

— Это не я! Тут так и было когда я пришёл! Я собаку вернул, между прочим, его. Наверное, его, — вдруг меня озарило, что пёс то может и не с этого двора.

— Мелкого шоль? Дык что ево возвращать? Он тут в каждом доме свой. Привыкли уж, что как Сережа на буровой, так Мелкий общий пес. Везде подъедается, отожрался боров. Жену то любишь? — неожиданно перескочила опять старуха, сплетни видимо интереснее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Еще как! Пуще прежнего!

— А прежде что? Недолюбливал? И дома набедокурил сегодня?

Я собирался с силами и мыслями, придумывая как бы половчее ей объяснить, что я набедокурил конечно, но гораздо раньше и не здесь и именно поэтому теперь я тут, но в это время раздался женский голос в дверях:

— Баб Люб! Опять ты свои народные гадости притащила! Дай посмотрю, что там за смертельно больной.

— Это вы своими тибиотиками люд травите! А у нас все натуральное! Долго что то они за тобой, Свет, ходили, я уж вылечила его почти!

— Не сомневаюсь, — усмехнулась девушка, — как там? «Скушай заячий помет, он ядреный он проймет!»?

Баба Люба, собрав все свои чудо средства, уступила место девушке, судя по всему медработнику местному. Склонившись ко мне своим выдающимся бюстом, девушка меня принялась осматривать и ощупывать, а я залип на ее груди. Без всякой мысли, просто не каждый день такое увидишь, прямо перед носом. По всем правилам моей везучести, раздался голосок Иришки — Ненаглядной и сама она возникла как во сне в дверях, в одежде с чужого мужского плеча.