Золото тайги - Максим Дуленцов

– Тут какой-то провал, Василий Андреевич, он дальше идет, только осторожнее, не обдеритесь, каменья острые торчат.

Голоса всё ближе. Уже можно разобрать отчетливую речь:

– Задохлись все, комиссар, давайте посидим, перекурим. Там еще таскать не перетаскать. По два мешка, больше не берем – дюже тяжело.

– Ладно, сначала надо до леса сносить, чтобы утром на станции не мелькать, потом уже к шахте. За ночь не управимся.

– Да и хорошо, что не управимся. Ночью шахту ни подорвать, ни засыпать. Услышат – подумают: что это за пальба по темноте?

– Днем в самый раз, будто пласты в шахтах подрывают, – послышался другой голос.

– Разумно, товарищ Сидоров. И еще, золота натаскали уже, а охрану у шахты не поставили. Нехорошо. Надо по человеку оставлять тут посменно, заодно и отдохнут.

Иванцов и Василий Андреевич в тесном лазу пещеры бесшумно вздохнули: вот уж попали в передрягу.

* * *

Бойцы закончили носить мешки после полудня. Все в поту, отдышались у зева штрека, покурили. Бывший военнопленный Франкль что-то тщательно рисовал на большом листе бумаги химическим карандашом, выспрашивая у местного товарища Сидорова. Парамонов подошел к венгру:

– Что рисуешь, товарищ… запамятовал опять…

– Залка. Матэ Залка. Карта рисую, куда золото прятать, – произнес венгр.

– Зачем тебе карта?

– Ты не рисовать, комиссар не рисовать, придет завтра чех, белый офицер, бой, убить всех – кто сказать, где золото? А карта сказать, – невозмутимо произнес венгр, поправил винтовку и продолжил свое занятие.

Парамонов подошел к Владимиру Павловичу:

– Мадьяр карту малюет, где золото зарыли. Времени у нас мало будет. Поехали, доложимся, пока этот Залка не сдал свою карту в Чека.

– Товарищ Сидоров, пора!

Местный кивнул, взвалил на плечо мешок с динамитом и скрылся в штреке. Остальные поспешили отойти подальше. Когда были на полпути к станции, землю сотрясли два толчка, затем донеслись глухие звуки разрывов. Позже догнал местный.

– Всё, с двух сторон засыпало знатно! Хошь копай, хошь взрывай – долгонько придется.

На станции их встретил довольный секретарь партячейки Калашников, размахивая лентой телеграфа:

– Товарищ Лукин, товарищи! Восстание в Ярославле подавлено, вот телеграмма для вас из Перми: груз везите обратно, куда следует.

– Бляха-муха, – только и смог сказать Парамонов. Лукин нервно двигал желваками.

– И еще тут слух идет, царя расстреляли наши в Екатеринбурге.

Стало быть, чехи совсем рядом, сдадут город.

– Не боись, секретарь, отстоим! Бог не выдаст – свинья не съест. Если что – нас тут не было, понял?

Калашников закивал головой. Товарищ Сидоров с рвением крепко пожал всем руку, помахал кепкой, запачканной шахтовой грязью.

«Теперь про золото знает уж слишком много народу. Как бы не опоздать», – думал комиссар Лукин, провожая глазами маленькую станцию Кизел.

* * *

Темнота кромешная. Раньше было слышно, как где-то вода капает, а сейчас вообще ничего. После первого взрыва у Василия Андреевича зазвенело в ушах, второй звона добавил, и сейчас этот надоедливый звон только усиливал беспокойство. Пошарил руками, наткнулся на сукно френча Иванцова. Тот судорожно схватил за руку.

– Живой?

– Ни черта не слышу, громче!

– Живой, Миша?

– Ага, вроде. Но по ушам съездило неслабо.

– Поползли на выход. Может, там лампу господа комиссары оставили.

Доползли, нащупали мешки, Василий Андреевич достал заветный портсигар, нашел спички в нем, зажег одну. Маленький огонек вырвал из тьмы силуэты камней, мешков и ящика. Лампы не было. Спичка погасла.

– Надо бы ящик разбить на щепу, лучиной осветим.

Рукоятками револьверов на ощупь они принялись ломать доски ящика. Вскоре пара щепок занялась пламенем, разорвав плотный мрак подземелья. Выход был завален камнями, дальний конец – тоже. Сели на разбитый ящик, в котором блестели золотые червонцы, даже не обратив на них внимания. Василий Андреевич закурил папиросу.

– Что делать будем?

Вопрос нанизался на темноту и рассеялся по причудливым отсветам огня.

Привычный к тому, что лучше сидеть, чем бесполезно суетиться – на фронте того, кто излишне вертелся, быстро убивали, – Василий Андреевич просто сидел на ящике и подкладывал новые щепочки вместо прогоравших. Иванцов, напротив, метался по пещере, бубнил под нос:

– От выхода тянет или к выходу тянет? Не помню. Как там у Загоскина? Или у Дюма?

Примерно через час метаний прапорщика по пещере и на предпоследней лучине раздался его торжествующий клич:

– Ага!

Еще через несколько минут довольная перемазанная физиономия Иванцова появилась перед Василием Андреевичем, прапорщик притащил старый недогоревший факел, пахнущий смолой. Факел разгорался долго, но потом весело запылал, осветив гораздо большее пространство.

– Василий Андреевич, вы не помните, куда огонь должен указывать, ежели выход есть из подземелья, – к выходу или от выхода?

– К выходу.

– Тогда я пошел искать выход. В каждом подземелье должен быть выход!

И ушел, оставив штабс-капитана во тьме. Прошло довольно много времени, пока он вернулся.

– Точно ничего не могу сказать, но, кажется, огонь тянет в один из боковых ходов. Тут их немного, но трудно с таким светом распознать. Попробуем?

Они буквально ввинтились в один из узких лазов, и где-то через пару часов продирания сквозь это игольное ушко прапорщик, ползший впереди, воскликнул:

– Звезды, Василий Андреевич! Спасены!

Отдышались, покурили, посмотрели на звезды. Орион плыл прямо над ними.

«Всё, – подумал Василий Андреевич, – кончилась полоса невезения, я все-таки смог сделать то, что хотел». Вот она, счастливая концовка романа: никаких войн, никаких армий, никаких революций, совдепов, временных правительств, убийств и смертей, муштры и окопных вшей. Только Варенька да он, Франция и их любовь, любовь до гробовой доски. Ах, опять эта гробовая доска! Он будет жить долго, потому что он любит. С этими мыслями штабс-капитан Круглов мирно заснул под пихтами у щели в земле. Измотанный приключениями Иванцов уже давно храпел рядом.

Наутро с бурчащими от голода животами начали вытаскивать мешки. Пробираться с грузом через лаз было почти невозможно, но к вечеру они вытащили мешков семь. На следующий день еще десяток и ящик, потому как деньги есть деньги, а слитки сбыть сложнее будет. Так рассудил Василий Андреевич. Выдохлись совсем. Упрятали вытащенное добро саженей в десяти от расщелины в корнях громадной ели, поваленной грозой.