Сказки Старого Вильнюса V - Макс Фрай

– Мне бы, – думает Катя, – поскорей окончательно спятить и поверить бесповоротно, без тени сомнения этим нелепым сладким воспоминаниям о двухэтажном оранжевом доме в саду на окраине города, всего в сотне метров от парка, больше похожего на сказочный дикий лес, в трех кварталах от трамвайной остановки, в восьми километрах от центра, где ореховое мороженое на площади Восьмидесяти Тоскующих Мостов, лучший в городе сидр на углу Лисьих Лап и Вчерашней, кинотеатр страшных фильмов в подвале Кровавой Бет, специально ради удовольствия зрителей наряжающейся сущим чудовищем, но всегда готовой пропустить школьников без билетов, если есть свободные места. И еще столько всего – никакой памяти не хватит, чтобы вместить удивительные подробности, но моей почему-то хватило, бывает и так. Можно сколько угодно жаловаться, как тяжело жить с этими фальшивыми воспоминаниями, неизвестно откуда возникающими в бедной моей голове; правда, однако, в том, что жить тяжело не с ними, а с пониманием, что ничего подобного никогда не было и не будет – со мной и вообще ни с кем. Тяжело рисовать на глупых круглобоких чашках дома своих одноклассников, родных, друзей и соседей, тяжело потом пить из них вкусный зеленый чай и горький, как правда кофе, отдавая себе отчет, что все эти разноцветные двери, окна и крыши не означают ровным счетом ничего, кроме полета фантазии, будем честны, не то чтобы шибко высокого, но уж какой есть. Такая тоска!

Прости, дружище Счесни, – думает Катя. – Твое безучастное гостеприимство – это прекрасно, именно то, что надо, но только не сегодня. Сегодня мне, чего доброго, покажется, что этого слишком мало, и тогда я совсем перестану к тебе заходить. Обоим же будет хуже. Поэтому придется тебе подождать до завтра. Сегодня я не приду.

* * *

– Вот в этом сером доме[8] жил Бродский, когда приезжал в Вильнюс, – говорит Люси. – Здесь даже табличка соответствующая имеется. Как – где? Головы поднимите!

Ее экскурсанты синхронно задирают головы. Они вообще все так делают – одновременно, не сговариваясь, такая забавная и трогательная парочка, тот редкий случай, когда влюбленные, невзирая на разницу в росте и телосложении, похожи на близнецов. Люси они очень нравятся, и это, с одной стороны, хорошо, потому что работа должна приносить удовольствие, а с другой… ну, скажем так, тоже хорошо, но чревато некоторыми осложнениями. Люси хорошо себя знает и почти уверена, что ее вот-вот занесет. Да так, что мало никому не покажется. Держите меня семеро, эй!

Впрочем, пусть заносит. Экскурсия почти закончена, и ребята вполне заслужили суперприз Люсиных симпатий: хорошую порцию вдохновенного гона напоследок.

– Посмотрите сюда, – говорит Люси, останавливаясь на углу Лейиклос и Тоторю. Перст ее авторитетно указывает на скучнейшую в мире автомобильную стоянку перед Министерством Обороны. – Ряд малоизвестных, но чрезвычайно живучих легенд о тайной изнанке нашего города при всех разночтениях сходится в том, что на теневой, скрытой от наших глаз, но такой же уютной и обжитой стороне Вильнюса в этом месте находится одна из красивейших площадей, получившая название Восьмидесяти Тоскующих Мостов; откуда оно взялось, это отдельная история, скорее героическая, чем лирическая… Что? Никогда не слышали этих легенд? Вообще не понимаете, о чем речь? Да, это большое упущение. Ладно. Время уходит в Вильнюсе в дверь кафе[9], и почему бы нам не последовать его примеру. Здесь рядом есть одно симпатичное местечко, в такую погоду надо пить горячий яблочный сок с кальвадосом и слушать завиральные байки, отличная профилактика простуды, верьте моему опыту, я вас не подведу.

* * *

«Вот в этом сером доме жил Бродский», – говорит кудрявая женщина, похожая на хорошенького мальчика, если бы не голос, высокий, звонкий, отлично поставленный голос опытного лектора, можно было бы перепутать, а так ясно, что женщина, тонкая, длинноногая, в драных джинсах и мужской защитной куртке; впрочем, ей даже идет.

Но Катю заинтересовала не женщина, и не рассказ о Бродском, к поэзии она была вполне равнодушна. Кате понравилась внимавшая женщине-мальчику пара, сперва показалось, подростков, но на самом деле, взрослых людей, явно за тридцать, а может быть, даже больше; неважно. Просто очень уж симпатичные, оба рыжие, он – как медь, она – как цветочный мед, за руки не держатся, друг на друга не смотрят, внимательно слушают свою кудрявую предводительницу, а все равно невооруженным глазом видно, что они давным-давно вместе и до сих пор так влюблены, что наверняка, можно спорить, целуются по дороге домой во всех подходящих для этого подворотнях; впрочем, в неподходящих тоже целуются, чего уж там.

Как мы, – думает Катя. И у нее почти останавливается сердце, потому что она помнит все: маму, папу, ореховое мороженое, свою разноцветную школу, серого попугая, бумажных рыб на деревьях, каждый дом в окрестных кварталах, названия улиц, номера трамвайных маршрутов, книжные корешки в отцовской библиотеке, имена четырех с половиной дюжин речных камней, лет сто назад в шутку провозглашенных почетными гражданами города, выставленных на Ратушной площади ради какого-то праздника, да так и оставшихся там навсегда, и еще великое множество важных, забавных, нелепых, щемящих деталей, но только не имя и не лицо того, с кем обнимались на задней площадке трамвая, синхронно, как эти двое, мотали головами в ответ на вопрос, далеко ли еще до конечной, и хором, не сговариваясь, отвечали: «Примерно в сорок пять тысяч раз ближе, чем до луны в перигее». И может быть, так даже лучше – не помнить. Еще бы научиться не пытаться вспоминать.

Какое-то время Катя зачарованно бредет за этой троицей, тем более, что ветер по-прежнему дует ей в спину, целиком одобряя выбранное направление. Ладно. Пусть будет так.

* * *

«В этом месте находится одна из красивейших площадей, получившая название Восьмидесяти Тоскующих Мостов», – говорит кудрявая женщина. И Катя, поневоле, вполуха прислушивавшаяся к ее словам, замирает, не веря своим ушам, а потом, наверное, теряет сознание, впрочем сохранив при этом способность стоять на ногах и даже куда-то идти. По крайней мере, очнувшись, она обнаруживает себя не лежащей на влажном от утреннего дождя асфальте, а напротив, бодро, почти вприпрыжку шагающей по улице Лейиклос, наверх, в сторону Вильняус, туда, откуда недавно пришла. Но ветер опять милосердно дует в спину, спасибо ему за это, он большой молодец.

* * *

Яблочный сок с кальвадосом обманчиво похож на теплый домашний компот, слегка сдобренный корицей; осушив первый стакан, тут же заказываешь второй, и только тогда, пригубив новую порцию, вдруг обнаруживаешь, что ноги твои готовы плясать предпочтительно на потолке, голова исполнена диких, зато прекрасных, все как одна, идей, язык мелет что ни попадя, а так называемый разум вместо того, чтобы вмешаться и призвать распоясавшийся непарный вырост дна ротовой полости к порядку, восхищенно его подстрекает: «Еще, еще!»