Цена человека: Заложник чеченской войны - Ильяс Богатырев

Аппарат помощника президента Сергея Ястржембского старательно наладил работу журналистов в зоне контртеррористической операции, и уже ни один журналист не мог свободно работать в Чечне. Да зачастую и не хотел. Редакции, желающие отправить туда в командировку своих корреспондентов, заранее подавали заявку в Информцентр. Когда сформировывалась группа, все садились в автобус, организованно вылетали на место, базировались, где положено, на так называемый сбор информации выезжали группой в сопровождении бойцов и бэтээра. Так и я выезжал и, в общем, чувствовал себя в безопасности, тут уж вряд ли кто осмелился бы похитить нас. Два бойца при полном вооружении ни на шаг не отходили от нашей съемочной группы. Но в одну из таких поездок мне удалось на минутку, хоть и без оператора с камерой, вырваться все же из-под плотной опеки. Тогда в толпе чеченцев я впервые услышал историю о том, как на окраине Грозного свои же расстреляли колонну сергиевопосадских омоновцев. Я не поверил этому, подумал, чеченцы пытаются прикрыть своих боевиков. Но это оказалось правдой, которую военные тогда пытались скрыть…

Политическое и военное руководство страны хорошо усвоило уроки первой чеченской кампании и перед началом второй прежде всего подготовило информационное пространство, расчистило поле брани от идеологических сомнений, а заодно незаметно, но уверенно отодвинуло всех, кто пытался выступить в защиту прав мирных сограждан. В том, что российские вооруженные силы смогут подавить сопротивление и взять под контроль территорию небольшой по размерам Чечни, никто не сомневался. Даже самый первый из всех непримиримых сепаратистов никогда и не мечтал победить российскую армию. Они не шамилевские мюриды середины XIX века, которые не имели понятия о масштабах, величии и возможностях Российской империи и наивно полагали вот-вот одолеть агрессора. Чеченские сепаратисты конца ХХ века по большому счету рассчитывали перехватить инициативу в мировом информационном поле, вызвать сочувствие и создать образ маленькой, гордой, отчаянно борющейся за независимость республики. Это означало одержать пропагандистскую победу. Результатом именно такой победы стало подписание Хасавюртовского соглашения, после которого федеральные силы покинули республику. В серьезной игре по преодолению итогов этого соглашения журналисты-заложники и стали пешками. Хотя нет, судя по результатам разыгранной партии, наша роль все же была поважнее пешек…

Один российский политик в кулуарной беседе говорил, что Чечня является неотъемлемой частью России, и как имела она Чечню, так ее и будет иметь. Прошло не так много времени. Анархия в Чечне сменилась полной централизацией власти. Режим контртеррористической операции на ее территории отменен. Из федерального бюджета на восстановление республики поступают огромные средства. Люди вернулись к мирной жизни, приезжая сегодня в Чечню, невозможно поверить, что эта та самая Чечня! Однако проблемы, порожденные «наведением конституционного порядка» и «контртеррористической операцией», распространились по всему Северному Кавказу, радикализировав антироссийские настроения в мизерной среде сочувствовавших чеченским сепаратистам.

При этом насилие в регионе не прекращается, внесудебные казни, которые проводят силовые структуры, практикуются на Кавказе до сегодняшнего дня. Найти и наказать виновных в исчезновении человека или подозреваемых в открытом убийстве не представляется возможным, и люди ищут правды за пределами своей страны. В Европейский суд по правам человека подано более двухсот жалоб из Северного Кавказа, из рассмотренной половины дел все претензии к российскому государству удовлетворены. В этих делах авторитетный Европейский суд нашел со стороны России нарушения хотя бы по одной статье Европейской конвенции по правам человека, чаще всего самого фундаментального права – права на жизнь. В самой Чечне по различным оценкам правозащитных организаций в период с 1999 по 2010 год исчезли от 3000 до 5000 человек. По статистике, российское государство нарушало право на жизнь на Северном Кавказе больше, чем все страны Совета Европы вместе взятые, а это сорок с лишним государств. Федеральные политики рассчитывали, что бескомпромиссно жесткое применение военной силы в обеих кампаниях позволит быстро решить чеченский вопрос и преподать урок внутренним и внешним врагам единства страны. Безусловно, урок усвоен. Но такой урок отнюдь не делает чести Центру, возлагающему на себя миссию объединителя огромного евразийского пространства с его разноликими народами и племенами.

Кавказ федеральному центру представляется объектом постоянного применения только ему самому понятных усилий. В обществе утвердилось мнение, что для поддержания мира и спокойствия с Кавказом непременно надо что-то делать. Замкнутый круг так называемых экспертов вечно высказывает невнятные взгляды, выкладывает заумные прогнозы, предположения и варианты развития событий. В пределах Садового кольца столицы сложилась каста «кавказских» гуру, готовых в любой момент порассуждать о судьбах горцев в свете каких-нибудь новых происшествий и террористических актов. В качестве примера успешной борьбы с терроризмом приводят опыт Израиля. Но может ли считаться успешным решение проблемы, если в какой-то момент это государство решило отгородиться от нее железобетонным барьером, превышающим высоту Берлинской стены в два раза? Одним словом, Москва относится к Северному Кавказу как к необузданному придатку, как к извечному подростку, которого надо воспитывать, гладить и бить, и высокомерно учить жизни.

Такую роль отвели этому горному краю и пользуются этим в златоглавой по своему усмотрению.

Сотни федеральных чиновников наживаются на откатах, получаемых от выделяемых бюджетных денег в этот дотационный регион. (Такой чиновник ни за что не позволит Кавказу стать независимым от денег федерального бюджета и ни за что не станет выяснять, как на месте были потрачены выделенные под его подписью деньги.) Спесивые местные чиновники тоже неравнодушны к бюджетным деньгам и расхищают то немногое, что могло бы облегчить жизнь простых людей. А народ тут горячий, на несправедливость реагирует резко…

Силовики из года в год увеличивают свой бюджет на борьбу с террористами и незаконными вооруженными формированиями. То в одной, то в другой точке с завидным постоянством вводится режим контртеррористической операции (КТО). И если где-то в квартире многоэтажного дома засел террорист, то полдома сносят к чертовой матери крупными калибрами. А чего мелочиться? На проведение спецопераций деньги выделяются только так. Какой же генерал захочет обезвредить террористов несколькими точными снайперскими выстрелами или с помощью усыпляющего газа? «…Оба были убиты в ходе спецоперации в жилом многоэтажном доме в городе… были причастны… планировали…». Это уже приевшиеся штампы из тысячного по счету информационного сообщения. И опять получается так, что изначальной целью спецоперации было их уничтожение? Значит, был приказ: «Живыми не брать»? Чтобы живые ненароком не рассказали о каналах поставок оружия, о финансировании, о смертниках-камикадзе?..

Как бы активно и чуть ли не пачками их ни уничтожали, количество так называемых террористов (таковые они или нет, может быть доказано только судом) при этом остается неизменным последние лет десять. Такое впечатление, что силовики одной рукой без суда и следствия убивают одного террориста, а другой – порождают нового, и своим беспределом выдавливают его в леса, чтобы потом получать бюджетные деньги на борьбу с ними. Вспомните классика: «Разбои Дубровского благодать для исправников: разъезды, следствия, подводы, а деньги в карман. Как такого благодетеля извести?