Украинский фронт - Федор Березин

Ну, а ее, голубушку, вычислить легче легкого. В оборудованный для десанта С-5А помещается триста сорок пять десантников. Но ведь это с экипировкой. К тому же в «оборудованный». Однако в наличии не только оборудованные под людей – в основном – под грузы. Сколько туда можно напихать неэкипированных молоденьких самочек, кои весят гораздо меньше откормленного десантника? Да еще без снаряжения? Примерно штук пятьсот. Можно, разумеется, и более, но для простоты расчета пусть будет так. Предлагаете учитывать утряску, усушку? В смысле, гибель некой части груза за время транспортировки? Глупости! Наверное, вспомнили времена перевозки негров в славные века парусников?

Пушечные сигналы со встречного королевского фрегата-инспектора: «Эй на грузовом! Свернуть марсели, брамсели и прочие лисели! Трюмы к осмотру!» И сразу на «мокрогрузе» суета-сует. Пока инспектора королевские рулят на шлюпочке, с другого, не обозреваемого борта вяжут к якорьку чёрных живых человечков. Плюх! «Что везли? Где живой товар?» – «А и ничего, господа хорошие! Привет ее Величеству с его Величеством!» – «А чего тут вокруг вас акулы шныряют, что-то жуют?» – «Это вы у них, на акульем языке спросите. Вдруг скажут». Или, дабы не так нагло выглядело: «Ах да! Да это ж у нас мясо совсем червями изъелось. Пришлось-то червячков из мяса выковыривать, а они жирны, ой, жирны! Наверное, акульей стае-то с голодухи и нравится. Чего бедной рыбе кушать-то?» – «Но что-то меня терзают смутные сомнения!» – «Так то у вас от морской качки, господин хороший, от нее. И к тому же, сомнения – они не доказательства. У нас, понимаете, общество дворянско-гражданское, нужны доказательства и прочее к делу. Нет доказательств – нет и…» – «А может якорёк-то извлекёте, поглядеть?» – «Да, запросто извлекём. Чего ж не извлечь, для доброго человека, раз он ракушечками решил полюбоваться. Может там и правда, жемчужина завелась? Ой! А веревка-то, цепочка-то оборвалась! Вот незадача»…

Однако прогресс с тех романтических времен создания первичных буржуазных капиталов ушел далеко вперед. В настоящее время живой товар никак не успеет испортиться за полтора-два часа перелета. От жажды и голода сохранится за счет накоплений подкожного жира, от холода не помрет за счет скученности, а уж от еще одной беды – сенсорного голода – будущего ужаса звездных перелетов – тем более, ибо в нынешние времена счастливого присовокупления к Европе, мало кто из живого товара летал самолетом хоть раз в жизни. Вот теперь и познает, что есть перепад давления и воздушные ямы.

А потому, посчитаем чистоган. Значит, в один «Гэлэкси» – пятьсот единиц. Каждая же единица, при интенсивной эксплуатации без простоя, и остаточной, генетически привитой развитым социализмом лени, приносит в год доход в 100000 (прописью – «сто тысяч») долларов. Итого с одного рейса получаем (сто тысяч зрителей по одному рублю – это будет?… Сумасшедшие деньги). Конкретно пятьдесят миллионов! Так что вполне хватит подмаслить и полицию, и всяческих королевских, либо там парламентских, инспекторов. И кстати, слово «доход» уже само собой учитывает все эти накладные расходы. На то и чистоган.

А ведь к тому же С-5А чешет по воздуху не один, да и эксплуатацию единицы товара вполне получается осуществлять вовсе не в течение единичного года. Такие вот простые капиталистические дела.

«Барражёр» многозначен. Он – «Авакс» – «Сентри» – «Боинг-707» – «E-3» – все это одновременно. Идет по своей слож… Нет, совсем не сложной, но более хитрой чем планетарная орбите. Это оквадраченный удлиненный эллипс. Не исключено, когда-нибудь, водя вдоль галактики телескопом, именно по таким орбитам мы будем отличать цивилизации четвертого, или там, пятого уровня. Те, которым плевать на законы природы – они творят их сами, чудеса там – обыденность, скука от всемогущества. Орбитальная дуга «барражёра» подвешена на десяти километрах, в оптимуме обзора равнинной местности внизу. Однако если кто-то думает, что сейчас, во время нажатия кнопок и микрофонной рубки фраз, создающих орнамент действию, у майора Забияки, или у прочих скучившихся в К-2 офицеров, в голове завис образ этого «Сентри», просеивающего атмосферу четырьмя турбореактивными трубами, то предположение неверно. Не смотря на все потуги поклонников мистических откровений, наше сознание одномерно. Концентрируется на единичном образе или действии. При полном автоматизме удается параллель, то есть, работа рук сама по себе, но чаще – всего лишь мгновенное переключение сознания с одного на другое – внутричерепной сверхбыстрый калейдоскоп. Да, иногда в мозгу окружающих возникают картины. Апогей всех кнопочно-тумблерных манипуляций – глубокое вдавливание, предусмотрительно, от греха подальше – утопленной во впадине кнопки «пуск» вызывает бурную реакцию нейронной сети. Рождается цветная картина синхронно бахающих ускорителей, пылевой бури и огненного факела уносящегося вверх. Все это в нескольких ракурсах, но не выходящих за визуальное восприятие живущего на плоскости, не летающего самостоятельно существа. Весьма вероятно, у летчиков ракетный пуск вызывает другую гамму зарисовок. В данном случае имеет значение опыт. Те, кто присутствует во внутренностях К-2, люди достаточно наезженные в наблюдении всяких ракетных чудес, они все-таки живут на настоящем полигоне. Когда-то здесь много и уверенно стреляли. Потому картина внутри весьма бойко клеится на реальность. Совпадение идет даже по времени, хотя может это иллюзия, просто, когда сквозь все фоново-шумовые подушки – зрк-ашные кабины далеко не самое экологически приемлемое место в плане шумовой экологии – воздушная среда все же доносит след стартового взрыва – в отношении звуковой палитры старт боевой ракеты и взрыв идентичны, – то в голове попросту снова рождается вычеканенная картинка. При всем опыте, она все-таки жалкий слепок реальности. В далекой от К-2 кабине старта – К-3, офицеры несколько другой специализации – «стартовики» – ощущают последствие нажатой в километре кнопки куда более ярко. Этим спецам не помешали бы более грубые, чем наличествуют у homo sapiens-ов органы слуха; от нынешних только мученье.

В отличие от самой главной кнопки, переключение всяческих других не приводит к вплеску эмоций. Хотя мы имеем дело с большими умельцами, ремесленными вундеркиндами ракетных дел. Где-то там, в их нейронной сети, наличествует разрешение загадок всех этих перестановок двух– и трехщелчковых тумблеров. Там есть отражения всяческих плакатных электронных схем, всех тех наворотов тетродно-пентодных связок. Но вот почему-то картины отсечек и перетеканий токов при клацанье не возникают, разве что если специально напрячься и сосредоточиться. Делать такое некогда.

Вообще-то, полет духа отвлекает от приевшейся бренности. Например в поворотных креслах, когда-то в век процветания Союза Советский – по украински, «Радяньських» – Республик, наличествовали подлокотники. Мелочь, а приятно. Теперь ни угловато-заостренные локти старшего лейтенанта Землянского, ни обтекаемо-кругластные локти капитана Иванова некуда притулить. Кресельные подлокотники давно отвалились от непереносимой скорби по случаю похорон страны изготовителя. В застойные времена семнадцатимиллионного армейского бюджета, эти старые кресла с неизбежностью бы списали, а представители завода-производителя, ощущающие радость от грядущих командировочных, приволокли бы новые, изобильно обернутые в мягкость бумаги. Вообще-то их бы уже списали не один раз; они пережили без смены два поколения. Потому данные кресла-инвалиды относились к долгожителям, и пенсия, похоже, им не светила вовсе. Разве что со списанием в утиль всего С-200. Кстати, пенсия для кресел значила их использование где-нибудь на даче, возможно под дождиком, посреди огорода, для редких распитий чего-нибудь горячительного под шашлычок. Однако эпоха одностороннего разоружения проигравших Холодную войну республик привела к обратному эффекту. Ныне один из офицеров-операторов восседал в боевой кабине на настоящем бытовом табурете, принесенном командиром инструкторской группы с собственной кухни, ибо после очередного распада одной из штатных опорных конструкций, водрузить штатно-лично-составное офицерское седалище стало попросту некуда.