Добрые люди - Артуро Перес-Реверте

– Вы давно в Париже?

– Прибыли два дня назад, – вежливо отвечает дон Эрмохенес.

– Как устроились?

– Более-менее. Остановились в гостинице «Кур-де-Франс».

– Я ее знаю. Это тут, недалеко. Вполне сносное место, хотя кухня оставляет желать лучшего… Вы раньше бывали в Париже?

Некоторое время все трое беседуют о парижских гостиницах, пристойных развлечениях и тесноте помещения, в котором находятся.

– Малоподходящее здание, – заключает неряшливый субъект, – для дипломатической миссии такой страны, как Испания, которая, несмотря на непростые времена, все равно остается мировой державой; тем не менее арендная плата составляет ни много ни мало сто тысяч реалов. А это вам не жук начхал. Знаю из надежных источников, – неожиданно язвительным тоном продолжает он. – Можете представить, какую добрую службу сослужило бы оно человечеству, достанься ему эта запредельная сумма? Сколько голодных ртов можно было бы накормить? А скольких сирот одеть?

Не понимая до конца, кто перед ними – болтун или провокатор, – а может, некто, приставленный к ним нарочно, чтобы выведать намерения, дон Эрмохенес предпочитает отмалчиваться, с интересом рассматривая ковер у себя под ногами. Адмирал, который за все это время рта не открыл, внимательно рассматривает странного субъекта, затем отводит взгляд и обращает его на одно из зеркал, отражающее затейливый орнамент потолка. Не найдя должного отклика, субъект бормочет сквозь зубы что-то невразумительное, безразлично пожимает плечами, достает из кармана мятую брошюру и углубляется в чтение.

– Какие мрази, – бубнит он время от времени, имея в виду содержание брошюры. – Сволочи…

Из неловкой ситуации академиков выручает все тот же секретарь, который вернулся и предложил следовать за ним. У его светлости, поясняет он, нашлась свободная минута, и он готов принять их прямо сейчас. Дон Эрмохенес и дон Педро с облегчением встают со своих кресел и шагают вслед за секретарем, третий же посетитель, увлеченный чтением брошюры, даже не поднимает головы. Они следуют по длинному коридору до небольшой приемной и кабинета, в котором, сидя напротив окна, выходящего в английский садик, их поджидает человек в напудренном парике с тремя локонами с каждой стороны на висках. Он стоит, скрестив руки за спиной. Расшитый золотом бархатный камзол небесно-голубого цвета сидит на его сутулых плечах и довольно грузной фигуре на удивление ловко, что говорит в пользу портного. Остается добавить к этому желтоватый цвет кожи, плохие зубы и легкое косоглазие. Кроме того, он глуховат, заключают академики, заметив, как он склонился к секретарю, чтобы расслышать то, что он говорит.

– Дон Эрмохенес Молина и отставной командир бригады морских пехотинцев дон Педро Сарате, ваше сиятельство… Оба из Испанской королевской академии.

Склонившись, академики пожимают руку – немного вялую, украшенную огромным топазом, – которую посол им протягивает, не приглашая садиться.

– Надеюсь, вас хорошо встретили, – произносит он с суховатой рассеянностью, после чего переводит разговор на погоду. – Вам повезло, что нет дождя, – уверяет он, любуясь солнцем, заливающим сад, с таким видом, будто солнечные лучи внезапно осмелились ему перечить. – Большую часть года здесь идут проливные дожди, можете себе представить? На улицах сплошной кошмар. – В этот миг он поворачивается к секретарю, прислушиваясь к тому, не скажет ли он что-то в ответ. – Гм… Вы согласны, Эредиа?

– Совершенно согласен, ваша светлость.

– Пользуясь этим, любой извозчик норовит содрать с вас сумму, равную двенадцати реалам. И это за полчаса! Вообразите только… Так что будьте все время начеку. Чуть расслабишься – примут за простачка.

Недовольство обоих путешественников сменяется разочарованием. Педро Пабло Абарка де Болеа, граф де Аранда, представитель его католического величества перед французским двором, никак не соответствует сложенной о нем легенде: испанский гранд, бывший посол в Лиссабоне и Варшаве, который, прежде чем впасть в нищету – если можно так назвать нынешние 12000 дублонов в год, – представлял собой главного защитника абсолютизма Испании, а также первый министр короля Карла Третьего, просвещенный политик, друг энциклопедистов, возглавлявший в свое время Совет Кастилии после бунта против Эскилаче, изгнавший из Испании иезуитов, который и сейчас из своего посольства в Париже успешно руководит войной за Менорку и Гибралтар, а кроме того, поддерживает американские колонии в их борьбе с Великобританией. И все это могущество, удачное сочетание власти, ресурсов и денег воплотилось в шестидесятилетнем человечке – сутулом, косоглазом и беззубом, который встречает академиков со смесью отвращения и вежливости, то и дело бросая нетерпеливые взгляды на часы, тикающие над камином, чей жар, вероятно, в достаточной мере согревает прохладную кровь посла, однако несказанным образом душит его посетителей, а также секретаря, который потихоньку вытаскивает платок и, умело притворившись, что сморкается, тайком вытирает лоб.

– Итак, «Энциклопедия». Правильно я вас понял? – наконец произносит Аранда.

Проговорив это, он показывает рекомендательное письмо, которое лежит на сафьяновой скатерти в распечатанном конверте. Не дожидаясь ответа, погружает подбородок в кружева, в которых сверкает орден Золотого Руна, и, скорее по привычке, произносит, обращаясь к посетителям, краткую речь о важности этого выдающегося произведения, его интеллектуальном богатстве, величайшем вкладе в современную философию, искусство и науку и так далее и тому подобное.

– Отдельные тома я держал в руках. Гм… В оригинальной редакции. Да и кто не листал ее, тут, в Париже? Гм… Между прочим, некоторое время я переписывался с Вольтером. В общем, – подытоживает он, – это хорошая идея – действительно, пусть в библиотеке Академии будет свой экземпляр. Как бы ни опечалил сей факт обычных противников прогресса. Гм. Просвещение, просвещение. Вот в чем нуждается Испания! Идеи и знания, доступные каждому, пусть даже внутри одного ордена. И пусть умолкнут строптивцы. А заодно и глупцы. У этого путешествия достойная цель. – И вся симпатия графа, конечно же, на стороне путешественников. – Дон Игнасио Эредиа всегда к вашим услугам. Гм… Очень, очень рад. Счастливого вам Парижа!

Произнеся свою речь и даже не пытаясь изобразить обычную в такие минуты учтивость, он чуть ли не подталкивает посетителей к выходу. Через секунду адмирал и библиотекарь оказываются в приемной, все еще отчаянно потея и остолбенело глядя на секретаря.

– У него непростой день, – рассеянно объясняет тот. – Нужно еще разобрать кучу писем, к тому же вечером он навещает министра финансов. Вы и представить себе не можете, какая у него жизнь. Точнее, у нас.

Добрейший дон Эрмохенес сочувственно кивает. Адмирал, наоборот, угрюмо переводит взгляд с секретаря на дверь, которая только что захлопнулась у них за спиной.

– Граф или посол, – цедит он сквозь зубы, – не может быть, чтобы…

Секретарь недовольно поднимает руку, призывая к терпению. В другой руке он держит папку, набитую бумагами, которую заботливо прячет от чужих взоров, так что академики не успевают рассмотреть, имеют ли эти бумаги отношение к ним или нет, – тем не менее подозревают, что ни малейшего. В следующее мгновение секретарь поднимает на них глаза с таким видом, точно начисто позабыл, что они все еще здесь.