Время любить - Лиз Бехмоарас

изюма в чашке со сломанной ручкой, переложил из кресла на пол книги, чтобы Фрида могла сесть, а себе взял стул. Оба потягивали чай и, не сговариваясь, старательно избегали взглядов на узкую кровать, стоявшую в противоположном углу.

Впервые они оказались одни там, где ничто не мешало им сблизиться.

– Можно, я сяду рядом? – внезапно сказал Исмаил, встал со стула и сел на подлокотник ее кресла. Исмаил обнял ее за плечи, и они жадно поцеловались… Они не могли насытиться поцелуями и прикосновениями. Блузка Фриды была расстегнута, руки и губы Исмаила нетерпеливо ласкали ее шею и груди. Фрида тихо постанывала и, несмотря на тепло, дрожала всем телом. Она позволила огромной волне унести ее прочь, стереть все ее мысли, оставить наедине с ощущениями собственного тела. Когда рука Исмаила стала более настойчивой, она невольно выпрямилась и остановила его жестом.

– Ты не хочешь? – тихо спросил Исмаил.

– Я хочу этого, – сказала Фрида.

Никакая сила в мире не могла остановить их.

– Не бойся! Доверься мне, – прошептал Исмаил.

Боялась ли она? Нет. Ее желание было столь же велико, как и желание мужчины, державшего ее в объятиях, и она больше не хотела скрывать его. Обвив руками и ногами Исмаила, она ждала, пока соединится с ним всем телом. Прямо сейчас ей казалось, что мысли и память оставили, освободили ее, и она оказалась в другом измерении, где время и чувства совсем иные.

Исмаил встал с постели, улыбнулся. Фрида решила, что навсегда запомнит его таким, с блестящими глазами и глубокими ямочками на щеках, с каштановой шевелюрой вьющихся волос. Он погладил ее по щеке. Казалось, он боялся ранить ее случайной грубостью слов и пытался избежать ее, пустившись в научные объяснения:

– Было очень больно? Знаешь, даже если девственная плева не очень толстая, при разрыве она болит и кровоточит. И может даже не разорваться с первого раза.

Кажется, их первое занятие любовью превращалось в урок прикладной анатомии по новой методике: на задремавшую было Фриду напал приступ смеха…

Вечером нужно было покинуть объятия Исмаила, встать с теплой постели, одеться и окунуться в темную прохладу улицы. Исмаил проводил ее до двери пансиона и, еще раз обняв, прошептал на ухо: «Мне кажется, мы никогда не расстанемся».

– Фрида, это ты?

Голос мадам Лоренцо донесся из ее комнаты. Фрида поправила берет, воротник пальто… Она хотела избежать встречи с хозяйкой, ей казалось, что походка, жесты, движения выдадут ее и тайна только что случившегося будет раскрыта. Но хотя было еще только девять часов, мадам Лоренцо так и не вышла. И не спросила, откуда вернулась Фрида.

Фрида облегченно вздохнула, но, проходя мимо двери в комнату хозяйки, на мгновение остановилась.

– Вы правы, разумеется, правы, – произнесла мадам Лоренцо и хрипло рассмеялась.

«Что за гости могут быть у нее в это время?» – подумала Фрида, поднимаясь по лестнице. Друзей у домовладелицы было немного: такие же, как она, вдовы, с которыми они раз в неделю играли в карты. Наверное, зашла одна из них.

Фрида вскипятила на примусе воду и, прихватив полотенце, мочалку, ведро с горячей водой и кусок белого мыла, направилась в ванную. Осторожно обмываясь, она с удивлением рассматривала свое тело. Когда уже у себя в комнате она наносила на кожу крем с экстрактом миндаля, глицерином и маслом какао, приготовленный Броней собственноручно, маленькая Фрида Шульман из Мода снова услышала ее голос, и в душе проснулась тревога. Что, если Исмаил будет презирать ее за то, что она так «легко сдалась»? Что, если он больше никогда не позвонит, несмотря на слова «никогда не расставаться»? Что ж, теперь он «получил то, что хотел» и «может потерять интерес». На мгновение вся эта материнская расхожая мораль, вдалбливаемая годами ей в голову, взяла верх, но Фрида тут же посмеялась над собой: «Наша любовь выше всего этого». Но вскоре невидимая рука снова сжала ей сердце: что, если она забеременеет?! Несмотря на свою неопытность, она догадалась, что Исмаил принял меры предосторожности. Но все же никогда нельзя быть полностью уверенной.

Тем не менее она не жалеет о случившемся. И никогда не пожалеет!

Март 1942, Джеррахпаша

На следующий день Земля продолжала вращаться. Лекции, преподаватели, друзья, мрачные новости в газетах и яркое солнце, подставившее лицо мартовскому ветру, – все было такое же, как и вчера, и позавчера. Даже голос ее матери и ее собственный звучали по телефону как обычно.

Фрида много раз думала, как она поглядит в лицо своим близким после того, что случилось. Что ж, все еще впереди, но, по крайней мере, по телефону она может говорить с матерью спокойно. Ее поразило, как легко ей было скрыть правду, при этом не лгав. Да, у нее был очень хороший день. Она позанималась, пообедала с друзьями в кондитерской, погуляла с ними, и они зашли к одному из них домой, где и просидели до вечера. Она всего лишь заменила единственное число на множественное. И мать ничего не спросила больше.

Как только Фрида повесила трубку, телефон снова зазвонил. Это был Исмаил. Он не изменился, не отвернулся, не начал ее презирать – он все еще хотел с ней встречаться!

На следующий день он позвонил Фриде, чтобы пригласить его на концерт Мюзейен Серан в госпитале Джеррахпаша. Будет что-то вроде «вечера моральной терапии для не очень тяжелых пациентов».

Как-то раз они слушали вместе Шестую симфонию Чайковского в Народном доме района Эминёню. «Когда у меня появятся деньги, чтобы купить себе граммофон и пластинку, я первым делом куплю эту пьесу», – сказал Исмаил после концерта.

Фрида любила и классическую, и турецкую музыку, но этот жанр был ей незнаком. Однако после воскресенья ей нужно было встретиться с Исмаилом в другой обстановке. Она согласилась.

Она не могла поверить своим глазам, когда вошла в анатомический театр больницы Джеррахпаша. Амфитеатр постепенно заполнялся пациентами, которые смогли встать с коек, врачами, администраторами, медсестрами. Подиум, на котором обычно все было заставлено подставками с пробирками для опытов, баллонами с воздухом, бутылями спирта, инструментами и реактивами, был расчищен, и на нем стояли музыканты.

– По обе стороны от Мюзейен-ханым – это все известные исполнители: Селахаттин Пынар, Неджати Токьяй, Уди Кадри… – перечислял Исмаил на ухо Фриде с восхищением.

Эти имена ни о чем ей не говорили, но она кивала, стараясь казаться заинтересованной. Они сели.

Без тебя мои глаза и сердце плачут.

Если я не вижу тебя хотя бы миг, я плачу.