А и Б сидели на трубе - Сергей Тамбовский

усмехнулся он.

— Одевайся, я тебе по дороге всё расскажу, — пообещал ему я. — В ларёк возле нашего Топтыгинского пломбир завезли, заодно прикупим.

Против такого предложения Коля устоять не смог, и уже через пять минут мы пересекали проспект Жданова, четырёхполосный, с трамвайной линией посередине.

— Держи, дружбан, — сунул я Коле изрядно помятый вафельный стаканчик с пломбиром за девятнадцать копеек, — и слушай. Мне сегодня драка предстоит.

— Что, снова-здорово? — удивился Коля, — что-то много их у тебя за последнее время.

— Я виноват что ли, — начал оправдываться я, — ничего не делал, никого не трогал, оно меня само находит.

— И кто на этот раз?

— Кабан, лидер Северной команды…

— Ну ни хрена ж себе, — чуть не подавился мороженым Коля, — умеешь же ты себе врагов находить.

— Врагом бы я его не назвал, — поправил его я, — просто он откуда-то услышал, что я в ЛТО трёх авторитетных пацанов заломал, вот у него и засвербело. Короче говоря, через полтора часа возле железки у нас назначена стрелка. Пойдёшь со мной, чтобы проконтролировать процесс? По старой памяти, а?

— Конечно пойду, куда ж я денусь, — Коля доел пломбир и вытер руки о листья липы. — А сейчас готовиться что ли будешь?

— Ага, спортплощадка в десятой школе всё равно круглый день пустая, туда и двинем, только костюмчик вот переодену.

Десятая школа это ещё один памятник сталинской архитектуры, в жёлто-белых тонах построена чёрт-те знает когда, и в ней аж пять этажей и причудливая ломаная линия окон. Вообще-то поначалу она была самой, что ни на есть обычной школой без уклонов и специализаций, но в начале семидесятых её взяли и перепрофилировали в школу для дураков. В народе так она называлась, а официально-то конечно «для детей с задержками психического развития». Во время учебного года туда старались не ходить, потому что слава у обучаемого там контингента была та ещё, запросто звездюлей могли навешать просто так, ни за что. А летом там пусто было, так что почему бы и нет…

На спортплощадке этой десятой школы имелся полный набор снарядов и сооружений для самого взыскательного тренирующегося гражданина — от баскетбольных колец и до турников и змеек. Я начал с традиционной разминки, а Коля, глядя на меня, начал повторять мои движения.

— Ты, говорят, в какую-то секцию записался? — спросил он между делом.

— Ага, — честно признался я, — в теннисную. Вон там вот, на Торпедо.

— А чего это вдруг? — продолжил допрос Коля.

— Сам не знаю, — пожал плечами я, — шёл мимо, увидел, как там мячик через сетку перекидывают, понравилось…

— Хоккей привычнее как-то…

— Вот ты и давай записывайся в хоккейную секцию, это через дорогу на Чайке… могу протекцию составить.

— Я подумаю, — буркнул Колян, а мы тем временем перешли к силовым упражнениям.

— Кабан сильный соперник, — напомнил мне он, — и злопамятный. Зря ты с ним закусился.

— Я же говоря, это он закусывался, а не я — просто шёл через арку к своему подъезду, а там Кабан с компанией, вот и докопались.

— Мой тебе дружеский совет — не надо его метелить. Поддайся… в крайнем случае вничью сведи поединок, — сказал Коля. — А то потом хуже будет.

— Спасибо, я подумаю, — буркнул я, давая ему в руки кусок фанеры. — Держи крепче.

— А ещё ты, говорят, уходишь из нашей школы, — пробормотал Коля, пытаясь не выронить фанерку от моих ударов.

— И всё-то ты знаешь, — восхитился я, — откуда?

— Собака лает, ветер носит, — уклончиво отвечал он, — так уходишь или что?

— Да, в 38-ю школу ухожу, чтобы лучше к институту подготовиться. В нашей-то, сам знаешь, какой уровень обучения. Но жить-то я на том же месте остаюсь, так что встречаться будем регулярно.

— Что там у тебя с Леной? — перешёл он к наболевшему.

— Симпатия, — честно ответил я, зарядив особенно сильный удар по картонке. — Надеюсь, что взаимная. А у тебя что с Таней?

— Сам не знаю, — нехотя ответил он, — какие-то у неё резкие изменения в настроении бывают, даже не знаю, что и думать.

— Ясно, — сказал я, заканчивая разминку, — после того, как я с Кабаном разберусь, пойдем в кино? Вместе с девочками — я предварительно договорился.

— А чего, пойдём, — отвечал мне Коля, — только я бы на твоём месте так далеко вперёд не заглядывал, а вдруг ты никуда не в состоянии будешь идти после Кабана-то?

— Да, ты наверно прав, — буркнул я, когда мы пересекали рельсы на Жданова, — далеко заглядывать, а равно и загадывать не надо. Будем действовать по обстоятельствам.

— С их-то стороны сколько народу ожидается?

— В арке трое стояло, — пожал плечами я, — скорее всего все они и будут присутствовать.

— Ты их знаешь?

— Одного точно нет, а второй был Разиня, если я ничего не перепутал.

— Это который десять раз смотрел комедию с Фернанделем?

— Он самый.

— Нормальный пацан, мы с ним в прошлом году в одном пионерском лагере были, подлянок от него не прилетало.

— А мы ведь, кажется, пришли, — сказал я, заметив, что длинный ряд скособоченных сараев подошёл к концу. — Вон железка, а вот этот последний сарай с голубятней.

Раньше многие ребята из нашего дома разводили голубей, а потом гоняли их со свистом в небесах. Но уже лет пять, как это увлечение кануло в прошлое… просто вот в начале 70-х взяло и отрезало почему-то — ни одной действующей голубятни в наших сараях не осталось. Эта, возле которой мы с Колей остановились, тоже была из разряда заброшенных.

— А ты ничего не перепутал? — спросил Коля. — Что-то я никого не вижу.

— Подождём немного, должны подойти, — уверенным тоном успокоил его я.

И точно, не прошло и двух минут и одной электрички на Бармино, как из посадок на той стороне железной дороги показались вся давешняя троица из арки, Кабан, Разиня и непоименованный пацанчик. Все с папиросками в зубах.

— Здорово, Мальчик, — первым высказался Кабан. — Чего стоим, давай начинать — раньше сядем, раньше выйдем, — попытался пошутить он.

— О правилах будем договариваться? — свернул на знакомую дорожку я.

— Правила простые, кто первый скажет «сдаюсь», тот и проиграл.

— А если кровь будет?

— Тогда проиграл тот, у кого она потечёт.

— Годится, — продолжил я, — предлагаю еще контроль по времени. Три минуты, если никто не сдался и без крови обошлось, значит, ничья.

— Принимается, а за временем пусть он следит, — и он показал пальцем на Колю, а потом скинул тапочки (на какое-то время стало модным ходить по городу в обычных домашних тапках) и рубашку, оставшись по пояс голым.

Я то же самое сделал, потом мы встали в стойку напротив друг друга,