Загадки Финикии - Александр Волков

Письменные памятники на территории самой Финикии встречаются крайне редко. В основном это – короткие посвящения, строительные надписи или же заговоры, предостерегающие от осквернения захоронений, а также остраконы – надписи на черепках. Все эти тексты выполнены линейным финикийским письмом; в них практически отсутствуют обозначения гласных звуков. Поэтому особое место среди памятников финикийского языка занимают «огласо-ванные» тексты, записанные греческим или латинским алфавитом. Эти тексты воссоздают звучание живой пунической речи, как она воспринималась в иноязычной среде.

Можно не сомневаться, что когда-то у финикийцев существовала обширная деловая корреспонденция, ведь метрополия поддерживала связь со своими колониями, а купцы, очевидно, записывали результаты хотя бы некоторых своих сделок, а не держали в памяти все торговые операции. Так, при встрече Ун-Амона с За-кар-Баалом последний «приказал, чтобы принесли поденные записи его отцов. Он приказал, чтобы огласили их передо мной» (пер. М.А. Коростовцева). Однако финикийцы делали подобные записи, видимо, на недолговечных материалах, а потому они не сохранились, и мы не можем теперь в полной мере оценить весь размах финикийской торговли.

Поэтому при изучении культурной, политической и хозяйственной жизни Финикии в I тысячелетии до нашей эры приходится полагаться на свидетельства библейских и античных авторов. Увы, народ, создавший первую удобную алфавитную систему, не оставил практически никаких письменных источников. Нам остается лишь с грустью перечитывать слова Иосифа Флавия: «У тирийцев с древних времен существуют государственные летописи, писавшиеся и хранившиеся с особой заботой».

Утрата восточных финикийских книг – там были и исторические, и поэтические труды – частично восполняется находками угаритских текстов и литературой на древнееврейском языке. В то же время мы практически лишены богатой карфагенской литературы. Мы располагаем лишь несколькими десятками цитат, касающихся ведения сельского хозяйства, приготовления вина, животноводства и пчеловодства. Они включены в сочинения Колумеллы, Плиния, Варрона.

Несколько лучше мы знакомы с религиозной жизнью финикийцев, поскольку в надписях содержатся клятвы и проклятия, а также имена богов, призванных следить за соблюдением клятвы или же карать ослушников. Финикийские боги и ритуалы упоминаются в книгах Ветхого Завета. Греческие и римские писатели сообщают о верованиях финикийцев, их религиозных традициях и праздниках. Некоторые финикийские божества пользовались особым уважением в Карфагене, и потому получили известность в греко-римском мире. Это относится, например, к Мелькарту.

Впрочем, несмотря на почти полное отсутствие финикийских памятников письменности, ряд историков настроен до определенной степени оптимистично. Так, Дональд Харден писал: «Еще можно надеяться, что ценные археологические находки будут сделаны на востоке, например, обнаружится архив глиняных табличек, сравнимый с угаритским. Однако в западных колониях Финикии вряд ли удастся найти глиняные таблички или документы, дополняющие наши скудные запасы».

Нельзя не привести и слова И.Ш. Шифмана, звучавшие как наказ ученым ХХI века: «Наше время – это время замечательных археологических открытий. Раскопки в Рас-Шамре открыли науке уга-ритский язык и угаритскую литературу. Открытия у берегов Мертвого моря предоставили в распоряжение ученых многочисленные, крайне интересные, до того времени неизвестные памятники древнееврейской письменности. Остается только выразить надежду, что раскопки в песках Сахары, в Сирии и в Ливане со временем откроют нам произведения финикийской литературы, что позволит поднять изучение финикийского языка на более высокую ступень».

Собственно говоря, изучение финикийского языка началось сравнительно недавно. Впервые связный текст на финикийском языке – греко-финикийская билингва с острова Мальта – был опубликован в 1735 году командором Мальтийского ордена Гюйо де Марном. Более или менее правильное чтение этого памятника было предложено лишь в 1758 году аббатом Бартелеми. В 1837 году было издано первое собрание финикийских текстов, которому предшествовали разрозненные их публикации. В 1951 году вышла в свет основополагающая работа по финикийскому языку. Ее автором являлся немецкий лингвист И. Фридрих – один из крупнейших современных знатоков древневосточных языков.

На русском языке памятники финикийской литературы были впервые изданы в 1903 году Б.А. Тураевым. Почетное место в мировом финикиеведении занимают труды российских и советских ученых, прежде всего Б.А. Тураева, И.Н. Винникова, М.Л. Гельцера и И.Ш. Шифмана. Немало времени и сил уделяет популяризации забытой финикийской культуры Ю.Б. Циркин.

Финикийцев часто упрекали в том, что они старательно умалчивали о себе, не оставив даже – в отличие от соседей, израильтян, – собственных исторических хроник. Об этом народе мы узнаем в основном из летописей, составленных другими. Финикийцев представляют перед судом истории лишь их соперники, а то и враги – египтяне, ассирийцы, евреи, греки, римляне.

Некоторые исследователи делали поспешные выводы, предполагая, что финикийцы с недоверием относились к слову, запечатленному в письменных знаках… и не оставили после себя никаких литературных произведений. Они были обывателями, грубыми дельцами, капиталистами и не питали никакой склонности к словесному искусству.

В 1836 году немецкий теолог Фридрих Вагенфельд попытался развеять предубеждение, сложившееся о древних жителях Ливана. Он издал сочинения финикийского историка Санхунйатона, о которым знали лишь по скудным упоминаниям у позднеантичных авторов.

В «Истории» Санхунйатона якобы собрано все, что было известно о финикийском народе в эпоху Троянской войны, то есть в середине ХIII века до нашей эры. Появление из тьмы веков, как Deus ex machine, неведомого летописца вызвало волнение среди профессоров древней истории. Внимание к его трудам и доверие к ним подогревались еще и тем, что имя Санхунйатона уже было известно по трудам церковного писателя и епископа Евсевия, жившего в IV веке в Кесарии (Палестина). Теперь пришел черед говорить самому Санхунйатону.

Интерес к открытию Вагенфельда был так велик, что о нем заговорили в газетах. Какое-то время древними финикийцами – народом иной цивилизации – увлекались так же рьяно, как четверть века назад – инопланетянами. Отголоски той моды – роман Гюс-тава Флобера «Саламбо» (1862), посвященный финикийскому Карфагену («Восточная сказка навевает на меня порывами, овевая смутным ароматом, от которого ширится душа», – признавался Флобер), и повесть немецкого прозаика Вильгельма Раабе «Абу Тельфан» (1867), герой которого, заперев дверь, украдкой листает «книгу тайн» – сочинения Санхунйатона.

Однако в разгар увлечения финикийскими древностями произошло неожиданное – раскрылся подлог. Немецкий историк и теолог Фридрих Карл Моверс доказал, что манускрипт Санхунйа-тона – это от первой до последней строчки фальшивка. Вагенфельд был разоблачен. «Первооткрыватель финикийских древностей» закончил жизнь редактором бульварной газеты и пьяницей. «Ученый, который сочинил на отличном греческом языке восточную историю, приписанную им фиктивному Санхунйатону, мог бы легко и с меньшими издержками приобрести репутацию солидного эллиниста» (пер. Е.М.Лысенко), – удивлялся французский историк Марк Блок.