Книга 2. Бич Божий. Крест и полумесяц - Руслан Ряфатевич Агишев

не знал того, о чем рассказывал имам Шамиль. Длящаяся вражда, временами сменявшаяся открытой войной, давно уже стала частью их жизни. Другого они просто не знали.

Конечно, Ринат был совершенно далек от мысли, что его слова тут же кардинально все изменят. Глупо была даже думать об этом. Но его усилия, направленные на замирение, могли стать теми зернами, которые со временем дали бы дали крепкие ростки. Он лишь пытался подтолкнуть мир к… миру.

-… Это состязание войдет в историю. Его будут воспевать самые талантливые акыны, о победителях-батырах сложат хвалебные песни, которые зазвучат в каждой кибитке, в каждой сакле, в каждом доме. Босоногие мальчишки станут бредить вашими победами, юные девы и зрелые матроны будут мокнуть при виде вас. Слышите меня? — не мог Ринат в своей речи обойти и дамскую тему. До каждого должно было дойти, что на участников Игр теперь будут вешаться все особы женского пола. — Вы уже герои…

О безопасности, конечно, подумали. Создали два специальных внушительных отряда по полсотни сабель в каждом, которые патрулировали каждый свой участок. Они должны были специальными палками-дубинками вразумлять тех, кто пытался «буянить». Помимо этого каждый из собравшихся поклялся именем Всевышнего, что не нападет на кого бы то ни было во время Игр. Горцы клялись Аллахом, русские — Христом.

К сожалению, все эти меры не помогли избежать всех неприятностей. Самых разных эксцессов случилось более чем достаточно. Достаточно было вспомнить грандиозную драку почти сотни человек, завязавшейся после соревнования по стрельбе из ружья. Вышедшие в финал станичник из казаков и наиб из одного известного дагестанского тейпа поспорили о первенстве. Один настаивал на том, что его пуля попала точно в отверстие, оставленное пулей соперника. Второй в это не верил. Естественно, выражались они, не стесняясь в выражениях. Крыли друг друга на чем свет стоит. Через минуту словесная схватка перешла в натуральную драку, в которую тут же ввязались товарищи с обеих сторон. Пока разнимали это побоище, столько челюстей свернули, что просто жуть. Руки-ноги поломали, носы посварачивали. Успокоили, все-таки. Зачинщикам по мордам надавали и лишили право участвовать в Играх.

Помимо таких эксцессов, к счастью не успевших перерасти в неуправляемые схватки, случались и довольно курьезные происшествия. Участником одного из таких стал и сам Ринат. А произошло вот что…

— Вот это рубятся. Хм… Зверско бьются, — Ринат обратил внимание на одну из отборочных схваток борцов. На утоптанной, промерзлой почве сошлись в яростном рубилове двое. С одной стороны, на противника наступал крупный медведеобразный блондин с разбитым в кровь лицом. Сплевывая на снег кровь, солдат с хеканьем наносил размашистые удары, от которых едва не гудел воздух. С другой стороны, ни на шаг не отступал горилоподобный горец, обнаженный торс которого был густо заросшим черным курчавым волосом. От неимоверно широких плеч тянулись к русскому длинные сильные руки, готовые сжать так, что хрустнут кости. Он рычал что-то невнятное, выкрикивал какие-то возгласы.

Впечатленный ожесточением, которое охватило обоих соперников, Ринат пошел ближе. Оба борца уже не боролись, а сражались, стараясь уничтожить друг друга. Осыпали мощными ударами, кидали один другого на землю. Кулаки с чавканьем рвали плоть, во все стороны летели капли крови. Создавалось полное ощущение, что и тот, и другой находились под действием какого-то препарата.

— Б…ь, они же укуренные оба! — наконец, дошло до Рината. Прозрение наступило тогда, когда у одного из борцов пошла изо рта пена, и он с рычанием набросился на своего противника. — Разнимите же их! Мать вашу! Растащите их к черту! Бегом, бегом! Б…ь!

Еле-еле разняли. На одного накинулся с десяток, на второго — столько же. Борцы, как звери рычали. Тянулись друг к другу, ногтями царапали землю.

— Палок обоим! Только так, ваше превосходительство, и никак иначе! — обращался Ринат к Вельяминову, который с удивлением наблюдал за корчащимися борцами. — Чтобы всю дурь из них выйти!

В итоге, выяснилось очень любопытное. И русак, и горец перед боем кое-что приняли: первый, родом из Сибири, — прожевал пару корок сушеных мухоморов, второй, выходец с Порты, — проглотил шарик опия-сырца.

— Мать-то вашу, и здесь с допингом беда! Какой к черту Родченков⁈ Какие информаторы? Мы и сами дураки! Сами справимся!– разорялся Ринат, отобрав у одного из русских солдат увесистую дубинку и начав осыпать борцов ударами. — Уроды, б…ь!

Успокоившись, предложил Вельяминову обоих бросить в «холодную». Пусть два дурака проспятся, придут в сознание. Может дойдет до них, в чем оба провинились.

Командующий русскими войсками на Кавказе с ним согласился. Только прежде дал приказ «всыпать и тому, и другому горячих», то есть шпицрутенов.

-//-//-

Вот и сейчас он засиделся в своем рабочем кабинете Зимнего дворца до самой глубокой ночи. Александровна Федоровна, его супруга, уже три раза изволила посылать за ним, напоминая о позднем времени. Всякий раз личная служанка императрицы возвращалась с одним и тем же ответом — «государственные дела требуют моего присутствия».

Только упорство, нередко переходящее в упрямство, позволяло ему так много работать. Изучая записки и донесения, император нередко оставался за столом десять и более часов к ряду, при этом тщательно изучая каждый документ.

— Весьма любопытная бумага, — Николай Павлович никак не мог оторваться от довольной толстой пачки листов — донесения от Бенкендорфа, начальника Третьего Отделения Его Императорского Величества канцелярии. Глава высшего органа политического сыска очень ответственно подошел к поручению императора и подготовил пространный отчет о неких странных, происходящих в империи, событиях. В пачке было ровно сто двадцать шесть листов, заполненных четким убористым почерком. — Александр Христофорович превосходно поработал.

Не так давно до Николая Павловича стали доходить слухи о неких письмах, которые приходили на адреса известных в империи людей — купцов, ворочающих немалыми капиталами; промышленников, владельцев заводов и производств; стряпчих, занимавшихся громкими делами; ученых и лиц от искусства. Содержание писем, которые удалось обнаружить и доставить под его очи, вызывало у императора то искреннее недоумение, то улыбку, а то и тревожное беспокойство. В одном, на семи листах было написано про самые разные кушанья: как готовить, что класть, с чем есть. В другом письме рассказывалось про чудный способ быстрого строительства — «бетонирование». В третьем, четвертом и других письмах можно было прочесть про новые лекарства, необычные средства передвижения, странные игры.

После первого прочтения у императора осталось очень противоречивое чувство. То ли все это написал настоящий мудрец семи пядей во лбу, то ли таким образом баловались десятка два студиозов-оболтусов. Слишком уж много тут было самых разношерстных сведений из далеких друг от друга сфер жизни. Разве под силу было одному человеку знать так много? Только Господу нашему известно все, но никак не слабому человеку.

— Нужно непременно посмотреть на этих особ… Всенепременнейше, — Николай Павлович уже окончательно уверился, что заинтересовавшие его письма были делом рук большой группы людей. Оставалось теперь выяснить цель этих странных действий. Ведь у каждого поступка есть цель, его оправдывающая, в этом император был особо уверен. — Пусть Александр Христофорович еще потрудится, и разыщет мне этих людей.

В его голове вдруг появилась мысль, от которой его бросило в дрожь. Могло так статься, что письма с таким странным содержимым рассылались неслучайно, а с опасным для государственных устоев умыслом. Ведь зараза либерального свободомыслия, что гуляет по Европам, уже проникла и в его Отечество. Вдруг кто-то желает посеять в умах и головах известных лиц империи ростки беспокойства и неуверенности.

— Нужно обязательно изъять все подобные письма. Пусть Александр Христофорович со своими жандармами озаботится, — император быстро чиркал пером, делая заметки в своем блокноте. Перечень поручений уже был довольно приличен. Главе Третьего Отделения придется изрядно потрудиться, разыскивая и письма и их авторов. — Все поднять на уши. Перво-наперво пусть проверят университеты. В них вся зараза…

Только заботило его еще кое-что, в чем он не хотел признаваться. Даже мысль о том давил с особым усердием. Дело было в том, что некоторые из писем были… Как это сказать правильнее? Очень напоминали пророческие по своему содержанию и полунамекам. Николай Павлович был несколько склонен к мистике,