Медальон льва и солнца - Екатерина Лесина

Дорога поворачивала, самое время попрощаться, сославшись на головную боль (в висках тут же привычно закололо), и назад.

– Ты ж, ты – самая красивая, кого я только видел. Да. – Юра остановился.

Навстречу нам шел человек… два человека… смотреть против солнца было тяжело, глаза моментально заслезились, пришлось прикрыть рукой. Не то чтобы мне так уж сильно стало интересно, но хоть какой-то повод отделаться от героя-любовника.

– Кто это там?

– Где? – Он развернулся всем корпусом, внезапно напрягшись. – Там?

– Ну а где еще.

Юра покраснел, особенно шея, короткая, в валиках-складках кожи, и щеки, которые вспыхнули прямо-таки детским румянцем.

– Не знаю, – ответил он быстро. – Ты это… извини… у меня того, встреча тут… ехать надо. Я еще приду, ладно?

– Ладно.

Не знаю даже, что меня больше удивило: поспешный уход Юры, больше напоминавший бегство, или двое, которых получилось рассмотреть спустя пару секунд: медленно и важно ступал Никита, а на руках его, трогательно приникнув к плечу, устроилась Танечка.

– Привет, – буркнул Жуков.

– Ой, это вы. – Танечка покраснела и, потупившись, сказала: – А мы гуляли…

Моя жизнь похожа на бусы, только между бусинами длинные-длинные отрезки серой веревки. Бусины – это Костиковы визиты, отрезки – это когда его нет и время тянется медленно-медленно. Нет, я не радуюсь появлению Костика, с каждым разом он все более противен и утомителен. Однако Костик хоть как-то убивает время, которого слишком много.

Иногда заходит Настя. Она бродит по квартире, заглядывая в шкаф, ванную комнату, холодильник и даже в бельевые ящики, и ворчит, что «раз уж меня угораздило, то нужно ловить момент». Не совсем понимаю, о чем она говорит, но соглашаюсь.

Настя говорит, что мне нужно учиться и вливаться в коллектив. Тоже соглашаюсь, но от Настиных приглашений отказываюсь, а после ее ухода долго-долго проветриваю квартиру. Иногда выхожу на балкон. Ночью красиво: снег на перилах, снег во дворе, снег на укрытой тентом крыше авто – я так и не узнала, кому оно принадлежит, снег в свете фонарей… зимою снега много.

А весною он тает. В конце апреля я узнала, что беременна.

– Дура ты, Баська, как есть дура! – Настя сидела на подоконнике между куцей, ободранной и привядшей бегонией и ощетинившимся сизоватыми колючками-крючками кактусом. Из приоткрытой форточки тянуло сыростью, окно блестело каплями дождя, и Настя ежилась, обтягивая короткую модную кофточку. – У меня врач есть знакомый. Костика на мани-мани крутануть легко, сам нагадил, сам пусть и прибирается, а то привык…

О чем она говорит?

– Ну чего кривишься? Думаешь, мне приятно во всем этом копаться? Говорить? Да я о тебе забочусь, дура несчастная!

Я не несчастная, я очень счастливая, у меня будет ребенок. Уже есть, в животе, как жемчужинка в ракушке. Живот плоский, я не чувствую ничего, от этого еще более странно и счастливо.

– Ну подумай, Баська, что тебя ждет? На Костика не рассчитывай, ему разводы затевать не с руки. У него тесть знаешь кто?

Не знаю. Я как-то не задумывалась о том, что у Костика есть жена. Нет, я знала о ней, о том, что у них с Костиком – непонимание, но… еще и о том, что живут они лишь для того, чтоб создать иллюзию семьи, скоро она уедет, и Костик вернется к себе.

– Да если б не Олькин папаша, торчал бы Костик со своей гениальностью где-нибудь в Казахстане, подымал бы местный кинематограф до союзного уровня. Это сейчас он на всех углах о своей гениальности твердит: и тебе важный, и заслуженный, и народный. А раньше никто был и звали его никак. Повезло, женился выгодно, вот… – Настя закурила. Сигаретный дым с ароматом прелых листьев, и Настина кофта, серо-сизая, с проблесками синего люрекса, будто соткана из этого дыма. Не о сигаретах надо думать и не о кофте, а о жене Костика. Ее зовут Ольга. Наверное, красивая, элегантная, как дамы из заграничных журналов, и тоже курит, но сигареты вставляет в длинный черный мундштук.

– Поначалу Костик перед Ольгой и папашей ее на цырлах бегал, о том, чтоб налево вильнуть, и думать не смел, а как в люди чуть выбился, так и пошел вразнос. – Настя стряхнула пепел в горшок с бегонией. – Гений он… Олька пыталась скандалить, а потом успокоилась, сообразила, что лучше быть женой гения, чем посмешищем. Вот и прощает гению маленькие шалости, но, Бася, ребенок – это не шалость, это проблема. Твоя проблема. Олька папашу дернет, тот Костику кислород перекроет, к примеру, зарубит поездочку во Францию… а что, аморальное поведение налицо… а Костик из-за поездки этой кого хочешь утопит. И тебя без зазрения совести выставит… ну, так я договорюсь с врачом-то? Пока срок маленький?

– Нет.

– Баська! – Настя спрыгнула с подоконника, каблучки глухо стукнули о пол. Ухватив за плечи, она больно тряхнула меня: – Ну чем ты думаешь, а? Погляди на себя, ты ж молодая, талантливая, не как другие! Да у тебя вся жизнь впереди, а ты ее вот так запросто поломать хочешь? И было бы из-за кого! Ты что, так любишь этого козла?

Костика? Нет, не люблю. Жалею. А вот ребеночка люблю, как его не любить-то? Солнце, засыпая в львиных лапах, проснется и увидит, что нас уже двое, а потом я передам медальон ему. Или ей. И расскажу волшебную сказку о любви… и о стране, где все счастливы.

Настины пальцы – ледышки, которые вот-вот порвут кофту и оставят на коже следы ожогов.

– Ты жизни не знаешь, мечтательница! Да тебя топить начнут, все и сразу! Кто захочет с Костиком ссориться? А Костик, чтоб у женушки своей прощение выслужить, наизнанку вывернется! Да из группы турнут, в кино больше не вернешься. Из квартирки выселят, из общаги тоже. Куда пойдешь? Кому ты такая, дура набитая, нужна?!

Никому, наверное. Я это давно поняла, но это же еще не повод, чтобы бросать другого человека, пусть даже очень-очень маленького, пусть даже не знающего, что его могут бросить.

– Не дури, Баська, – Настя неловко обнимает, от кофты пахнет дымом, от волос – духами. – Хочешь рожать? Родишь еще, ты же молодая. Зацепишься здесь, выбьешь жилье, имя сделаешь, чтоб от Костика не зависеть, и родишь на здоровье.

Наверное, она права. Или не права? Я запуталась. Я потерялась. В моей стране никто никогда не теряется. А еще там не курят.

У дыма запах прелых листьев, и голова кружится, кружится, наполняясь волшебной пустотой, в которой гаснут мысли-звезды.

– Дура ты. – Настя отпускает меня, я едва не падаю. – Олька тебя точно сожрет.

– Ольга Николаевна. Для вас, милочка, Ольга Николаевна. – Она выглядела совсем не так, как я представляла. Красивая – да, элегантная – тоже да, ухоженная. Сколько же ей лет? Костик старый, а она молодая – вечная молодость искусственных цветов. – Что, милочка, удивлены? – Она одернула короткий твидовый пиджачок. – Думали увидеть уродливую старуху? Изергиль, так меня называет дражайший супруг? Ну же, смелее!