Лицей послушных жен - Ирэн Роздобудько

– Мы только что вернулись! – крикнули почти одновременно.

И я узнала много важных новостей: теперь они будут воспитывать бабочек! Бабочки живут в трехлитровых банках, застеленных травой. Бабочку Ярика зовут Боб, у Ники – «девочка» Мирабелла.

Бабочек уже «выводили на прогулку» на нитках, привязанных к ножкам. Сейчас они устали, наелись травы и спят – каждая в своем стеклянном домике. Чувствуют себя хорошо. Завтра они будут учить подопечных откликаться на имена, а потом дрессировать, чтобы выступать с ними в цирке.

От их голосов у меня зазвенело в голове так, будто ее переехали два трамвая.

Я обняла их обоих, погладила по головам.

Почувствовала, как запищало в ушах, – падало давление.

– Ника, девочка, я пойду немного посплю… – вяло сказала я.

– Ладно. Но я приду к тебе, когда ты выспишься, – подмигнула она.

Я поднималась по лестнице на свинцовых ногах, засыпая на ходу. Надо что-нибудь сказать домашним, как-то объяснить свое отсутствие этой ночью. Хотя не думаю, что их это особо волновало.

Дверь открыл отец.

– О, а мы уже думали, куда пропала наша квартирантка! – улыбнулся он.

– Пришлось ночевать в институте, – пояснила я. – Опыты затянулись. Надо было делать много диаграмм… Бессонная ночь.

Я еле ворочала языком. Из кухни выглянула мать.

– Ужинать будете?

От усталости, которая неожиданно обрушилась на каждую клетку моего тела, я бы не смогла проглотить ни крошки. Поэтому я поблагодарила и попросила одного – спать. Она пожала плечами и указала на комнату:

– Пожалуйста. Комната пока ваша. Отдыхайте…

Я была счастлива, что сейчас не придется шевелить языком, и поплелась к кровати.

Прикрыла дверь и упала не раздеваясь…

– Слушай, Ника, можешь принести что-нибудь поесть?

Девочка, как и позавчера, сидела на моей кровати. Она охотно кивнула и на цыпочках в темноте пошла в кухню. Вернулась с кусками хлеба и сыра.

Я чуть язык со слюной не проглотила. Мы разломали хлеб на кусочки, как звери, поделились и начали жевать.

– Фух! – Я откинулась на подушку.

Она тихо засмеялась. Конечно, она тоже любила есть ночью.

– Хорошо было на даче? – спросила я.

– Хорошо. Мы спали в гамаках! А что делала ты?

Я задумалась, как ответить на этот сложный вопрос. Ничего выдумывать не хотелось.

– Я нашла человека, в которого влюбилась с первого взгляда, – сказала я.

– Вы поженитесь? – с тревогой спросила она.

– Мы не можем пожениться, – сказала я.

– Почему?

– Потому что… – Я не знала, как ответить ей на этот вопрос, и замолчала.

Она требовательно смотрела на меня, и ее глаза светились в темноте, как у кошки.

– Почему, почему?

– Потому что сейчас я для него слишком маленькая… – грустно улыбнулась я и поворошила ее волосы. – А потом, когда вырасту, он будет для меня слишком взрослым…

– Разве это мешает любить? – удивилась она.

Этим вопросом она загнала меня в угол.

Я молчала. Она прижалась ко мне и прошептала в самое ухо:

– Я тебе тоже скажу кое-что… Ярик, глупый, думает, что женится на мне, когда вырастет. Он вчера сам об этом сказал. Но я открою тебе секрет: когда я вырасту, то выйду замуж только за Богдана Игоревича!

«Опять этот Богдан Игоревич», – с ужасом подумала я, но попробовала не выдать ни одним движением своего отвращения или удивления, хотя такое сообщение меня неприятно кольнуло, даже холод подступил к желудку. Как можно спокойнее я сказала:

– Но ведь он слишком взрослый. Когда ты вырастешь, он, наверное, уже… Ну, понимаешь? Его уже может не быть на свете…

Она вмиг сильно схватила меня за обе щеки, сжала так, чтобы я не могла больше вымолвить ни слова.

– Нет! Нет, – сказала она, – не говори так!

Я испугалась, что расстроила ее, и поторопилась отступить:

– Это я сказала, не подумав. А Богдан Игоревич знает о твоих планах?

– Конечно нет, – вздохнула она.

Мне хотелось узнать как можно больше.

Один вопрос нестерпимо мучил меня: если допустить, что этот клоун в черной шляпе действительно не имеет к моему дефекту никакого отношения, то кто тогда? Ведь я помню эту черную тень и свой ужас, отчаяние, отвращение, истерику – целый букет чувств, которые вылились в душевную разруху. Вспоминаю даже липкую кровь на своем лице и ладонях…

Но сейчас, когда Ника так спокойно и с такой нежностью говорила о виновнике всего этого, я ничего не могла понять.

Неужели он мог быть таким коварным – рассказывал байки, пудрил беззащитному ребенку мозги, пока не достиг своей цели?

– Ну вот видишь, – сказала я, – если бы он знал о твоих планах, он бы посмеялся.

– Наверное, да, – серьезно ответила она и снова добавила то же самое: – Но разве это мешает любить?

– Ладно, может быть, я чего-то не понимаю, – вздохнула я. – Позволь, я завтра сама познакомлюсь с твоим другом поближе. Можно?

– Можно.

– А где он живет? Ты была у него? – Об этом я спросила с некоторой опаской, боясь услышать утвердительный ответ, ведь в голове вопреки моей воле рисовались мерзкие и ужасные картины совращения ребенка в логове одинокого извращенца.

Ника назвала адрес – это был дом в квартале от нашего – и добавила:

– У него на окне стоит пустая клетка – в ней жила канарейка. Потом умерла. А клетка до сих пор стоит…

По крайней мере, теперь я знала, где его искать, куда вызывать милицию.

Но сейчас никаких оснований для этого у меня не было.

Что ж, подождем…

Съеденный впопыхах бутерброд делал свое дело – меня начало клонить в сон, голос девочки доносился как будто сквозь вату, ее фигурка расплывалась перед глазами, утончалась, превращалась в дым. Вместо этого я видела лицо Ивана, потом – полные печали глаза Томочки, отстраненную улыбку Миросика, потом снова чувствовала на своем горячем лбу детскую руку: «Ты такая горячая. У тебя температура?..» Голоса…

Это голос мамы: «Ты такая горячая…», нет: «Выпьете со мной?»…

ЕГО голос: «Я знал, что ты когда-нибудь придешь…»

Голоса звенели в ушах, наползая один на другой.

…есть такая штука, в которую не верят… Она называется душа…

…вы когда-нибудь разговаривали с Богом?

…мы спали в гамаке!