На волнах оригами. Музыкальный приворот - Анна Джейн

Только у них до сих пор даже поцелуя простого не было, и Дина не была уверена, что будет… до самой свадьбы.

А ей хотелось романтики, ночных огней на свидании, свежего ветра в совместных поездках, нежных поцелуев и горячих прикосновений…

Как и любой другой, ей хотелось любви.

Вместо нее все это получила Алина Лескова, девушка с кошачьими глазами из прошлого Кирилла. Стоило ей позвонить, как он, бросив все свои важные дела и даже отменив встречу с партнером, кинулся в родной город, на свидание.

Дина знала, что иногда они виделись в Лондоне, еще до помолвки, только Кирилл сам туда летал, по своему желанию. А тут Алина сама позвала его, как собачку, – интересно, почему?

Раньше – длинноволосая девушка точно это знала – она отталкивала Кирилла. Даже издевалась над ним, появляясь то с одним парнем, то с другим. Неужели Лескова поняла, как он ей дорог?

Быть не может. Наверное, вновь играет.

Нужно разузнать про нее побольше, про эту стерву. С чего вдруг стала так добра к ее Кириллу?

Только нужно быть аккуратной. Сегодня она уже и так совершила одну ошибку…

Дина силой воли отогнала неприятные мысли, решительно вытащила из сумочки телефон в золотистом блестящем чехле и набрала чей-то номер.

Ответили ей быстро.

– Здравствуйте, Альбина, это я, – сказала Дина тихо. – Знаете, обстоятельства изменились. Я бы хотела отказаться от заказа. Да, я понимаю… Аванс вы можете оставить себе. Да-да. Спасибо.

Разговаривали они недолго, а такси приехало быстро – и пяти минут не прошло.

* * *

Скомканную плотную бумагу, упавшую мимо урны, заметил тот самый старик, которого видели в Старом парке Катя и Антон – тот, что пил чай в одноименном кафе.

Он, проходя мимо, подобрал ее и развернул, прежде чем выбросить.

С фотографии на него вызывающе смотрела черноволосая красивая девушка лет двадцати пяти с ярким макияжем и кокетливой родинкой, как у Мэрилин Монро.

«Лескова Алина Алексеевна», – было подписано сзади аккуратным девичьим почерком с заостренными буквами.

Ничего не поняв, старик выбросил скомканное фото.

* * *

Наверное, было бы очень здорово, если Антон сначала гневался и говорил, что никуда ничего не повезет, никакой планшет и никакой Дине, а потом бы р-р-раз – и уступил.

И уже в следующем кадре нашего несуществующего фильма мы бы находились в его машине и ехали по пробкам и заторам, дабы отдать планшет невесте его брата. Антон сидел бы с кислючим выражением лица, ну а я бы, конечно, торжествовала. И справедливость – вместе со мной.

Однако в реальности дело обстояло иначе.

Во-первых, если Антон сказал, что он – не курьер и ничего никуда не повезет, значит, так оно и будет. И это не потому, что он был плохим равнодушным человеком, а потому, что не видел никакой логики – почему он кому-то и что-то должен, когда у него свидание?

Этот человек не собирался тратить свое время понапрасну.

Я же, со своей стороны, тоже не стала уговаривать его и вообще всячески домогаться, дабы он отвез этот злосчастный планшет. Нет – так нет. К тому же внутренний голос ехидно сообщил, что особого материального урона потеря планшета таким обеспеченным девушкам, как Дина, точно не принесет. Да и, если честно, мне тоже хотелось заняться чем-то иным, нежели ее поиск.

– Все равно, как-то нехорошо получается. Вдруг у нее там важная информация, – вздохнула я, шагая с Антоном за руку по широкому проспекту. Ох уж эти внутренние противоречия!

– Пароли от страничек в соцсети? – спросил Тропинин не без иронии. – Хорошо, – принял он решение. – Отправлю курьера с этим чертовым планшетом, если узнаю ее адрес. Только забудь о ней, Катя. Просто выкинь из головы.

– Хорошо, – улыбнулась я тепло, и мы пошли дальше.

Небо ползло за нами, а в спины дул северный ветер, несущий в этот жаркий день прохладу. И пару часов просто бродили по улицам, разговаривая обо всем на свете и ни о чем одновременно.

Кажется, мы были если не счастливы, то близки к этому.

Когда Антон привез меня домой, погода на улице начала меняться. Небо налилось свинцовой тяжестью, словно намокшая серая вата, а ветер гонял по асфальту мусор и лениво хлестал по щекам.

Расставаться не хотелось, но Антону пора было ехать на студию, а потому я, нежно поцеловав его на прощание, вылезла из машины до того, как он стал поглядывать на часы.

– Пока, Тоша, – помахала я ему.

– Увидимся завтра, – ответил он, открыв окно.

Кажется, Антон был разочарован, что наше свидание закончилось – время, когда мы были вместе, летело как сумасшедшее.

– Буду ждать, – пообещала я и пошла к подъезду, придерживая шляпку, чтобы она не слетела под порывами ветра.

– Катя! – окликнул меня Тропинин.

Я обернулась.

– Жаль, что ты сама научилась пристегиваться, – весело сообщил Антон.

Помнил, наверное, как раньше сам пристегивал на мне ремень безопасности в машине. Это позволяло ему почти на законных основаниях нарушать границу личного пространства.

– Езжай, опоздаешь, – отправила я ему воздушный поцелуй. – Пока-пока!

– Сначала зайди в подъезд, – сказал он и уехал только тогда, когда за мной закрылась тяжелая железная дверь – я слышала удаляющийся звук мотора.

Шагая по лестнице к лифту, я поняла, что уже скучаю по нему…

С тех пор зарядил дождь и, почти не прекращаясь, шел много дней. Без раскатов грома, молний, радуг… Мелкий, частый, прохладный – печальный, успокаивающий и какой-то светлый.

Казалось, он стирал контуры, смещал границы и смывал яркие краски, делая их пастельными и мягкими. Его капли дробно стучались в окна и крыши, и вскоре мы так привыкли к этому мерному, почти медитативному звуку, что перестали обращать на него внимание.

Пепельное небо казалось высоким, задумчивым и грустным. Всюду были лужи, а по утрам улицы окутывал туман.

Воздух пропитался сыростью. А моя душа – насквозь – любовью.

К кому-то в эти длинные дни затянувшегося дождя заглянуло умиротворение. Хотелось кутаться в плед и читать, сидя на подоконнике, интересную книгу, или пить глинтвейн, устроившись за просмотром любимого фильма, или гулять по мокрой улице с наушниками в ушах, вдыхая влажный воздух и слушая хорошую музыку. И просто наслаждаться каждой секундой.

А кого-то, напротив, посетило вдохновение. Оно подарило желание создавать, без остатка растворяясь в творчестве.

Томас сутками пропадал в студии, почти не появляясь дома, и писал, писал, писал… Мы с Нелли ездили к нему и привозили обеды; сестра, правда, всегда возвращалась надутой – папа решительно никому не хотел показывать свою новую работу. На вполне логичный вопрос: «Почему?» он заявил, что сглазим.