Свой выбор - Рина Зеленая

Ты ведь мой лучший друг, — с мягкой улыбкой напомнила Лили. — Мне жаль, что ты все еще живешь этой болью. Я не могу заполнить пустоту в твоей душе. Ты не позволяешь времени и воспоминаниям о нашей дружбе излечить тебя. Тебе нужен кто-то, кто сумеет помочь. Заполнит прорехи… И ты тоже можешь помочь. Ему.

— Я не смогу, — в ужасе выдохнул Северус, ощутив, как резко изменился в своем сне — рядом с Лили сидел уже не одиннадцатилетний мальчик, а взрослый мужчина, смотревшийся почти стариком рядом с двадцатилетней рыжеволосой волшебницей. — Я не посмею даже приблизиться к нему. Разве ты не понимаешь?

— Пожалуйста, Северус… — прошелестел голос Лили у самого уха зельевара. — Ты не желаешь простить себя. И я не могу помочь тебе, раз ты не хочешь слушать. Но тогда помоги ему… У него в душе тоже дыра. Я не хочу, чтобы он страдал.

— Я не посмею…

— Это нужно тебе, это нужно ему, — ответила Лили.

— Это невозможно.

— Ты всегда был упрямым, — усмехнулась волшебница и мягко поцеловала его в щеку, — Северус.

Открыв глаза, зельевар долго бездумно пялился в потухший камин, выискивая смысл в своем сне, но не находил его. Сумбурный разговор разбередил старые кровоточащие раны, и мысли о видении лишь еще больше выворачивали наизнанку душу.

— Я не могу… — прошептал Снейп. — Это невозможно.

Но мужчина знал, что лжет себе. Он ждал приезда мальчишки в школу едва ли не больше, чем Дамблдор. Ждал и боялся. Он хотел его увидеть, хотел увидеть сына Лили. Увидеть то единственное, что жизнь оставила ему, никчемному зельевару, от той, кого он любил. Любил больше, чем женщину или друга. Больше, чем мать. Лили стала для Северуса семьей, пусть он не мог назвать ее ни сестрой, ни возлюбленной. Она была тем немногим в жизни, что Снейп был готов защищать. Его душой, его болью. Его радостью. Его слабостью.

А теперь Лили не было. Был лишь мальчик, которому рыжеволосая волшебница подарила жизнь. Частичка ее самой.

Вот только Северус не посмеет дотронуться, не посмеет позволить себе привязаться. Не посмеет позволить хоть кому-то заподозрить, что уже сейчас, ни разу не видя, готов защищать и оберегать от любых невзгод ребенка, которому даже не был отцом. Защищать не потому, что Снейпа опутали Непреложными Обетами, сковав по рукам без права раскрыть истину. Защищать, хоть этот мальчишка и носит фамилию человека, которого зельевар презирает и теперь, годы спустя.

Наступит сентябрь, и Снейп закутается в свои щиты, как в мантию, запрет глубоко внутри все свои чувства и даже мальчишке не позволит узнать правду.

Никто не должен знать.

Никто не должен видеть раскуроченное, как Бомбардой, сердце.

Даже Дамблдор.

Особенно Дамблдор.

Пусть будет гнев, ярость и ненависть. Они скроют боль, ведь Северус не сможет смотреть на сына Лили без страданий.

Но это не помешает следить, следить как коршуну, чтобы не допустить хоть малейшей травмы у этого ребенка.

— Я не смогу… — обдумывая решение, которое принял давно, прошептал Снейп, но ответить ему было некому.

Глава 17. Кабинет директора Хогвартса

Альбус Дамблдор недовольно поднялся с колен и витиевато выругался, чего не позволял себе в присутствии зрителей. Но сейчас в его кабинете не было никого, даже Фоукс отправился полетать, пусть волшебник и не любил отпускать от себя ценную птицу. Феникс был такой же частью коллекции директора, как и многочисленные артефакты, книги, свитки и всевозможные редкие вещицы.

Вернувшись за стол, Дамблдор с недовольной гримасой устроился в своем кресле и выдвинул ящик стола. Тут же по кабинету поплыл приторно-сладкий запах, а маг отправил в рот маленького марципанового мышонка, пытаясь унять злость.

— Северус… — выдохнул Дамблдор. И в этот миг никто бы не признал голос знаменитого волшебника. Не было в нем мягкости, старческой ломкости, которой Альбус умело пользовался, и той глубины, что вызывала у окружающих трепет. Сейчас по кабинету разнеслось едва ли не шипение. И взор волшебника мало чем отличался от голоса.

В последние годы зельевар все больше и больше нервировал Дамблдора. Когда-то зеленый и глупый мальчишка, сейчас Северус Снейп повзрослел, использовать его становилось все сложнее. И прежде недоверчивый слизеринец все больше отдалялся, все больше думал своей головой, все меньше заглядывал Альбусу в рот. И уже сейчас был едва ли слабее самого директора магически, что старый волшебник всячески пытался скрыть.

А уж темные искусства!

Дамблдор не мог себе позволить изучать их как следует, не испортив репутацию. И, будучи без малого в пять раз старше мастера зелий, в своих познаниях этой области порой более напоминал новорожденного котенка, а вовсе не великого мага. Это раздражало. Это пугало. А в свете последних событий еще и бесило.

А события уж больно настораживали, пусть пока ничто и не предвещало серьезных проблем в будущем.

Для начала визит Хагрида к Гарри обернулся какой-то нелепицей. Идеально спланированный день рождения мальчика с самого начала пошел наперекосяк, стоило лишь выслушать доклад полувеликана. Прочесть его мысли директор не мог, а потому пришлось смиренно выслушивать сбивчивый рассказ, в котором было не так уж много восторгов и умиления, а все больше усталости и недоумения.

По плану директора в этот день известие о магическом мире должно было стать для Гарри Поттера самым лучшим подарком в жизни, билетом в сказку для маленького и несчастного сироты. Предполагалось, что Гарри тут же подружится с Хагридом, будет во всем ему доверять и смирно позволит осуществить все то, что директор поручил своему верному слуге.

Но все сразу же пошло вразрез с планом. Что-то Рубеус напортачил в доме Дурслей, хоть и отказался сознаваться. А потом и вовсе позволил Гарри забрать ключ от сейфа…

Наследство Поттеров волновало директора с того самого момента, как он взял на руки маленького осиротевшего мальчика. Зная о состоянии дел семьи еще от Джеймса, Альбус мгновенно просчитал дальнейшие шаги и заранее предвкушал успех.

Но сладкие грезы обернулись горечью, когда Дамблдор попытался получить доступ к сейфам, пользуясь одним из законов, по которому для всех сирот директор становился опекуном. Вот только гоблины жили по своим правилам, не подчиняясь Министерству, а поднимать вопрос на заседании суда и