Жизнь забугорная - Татьяна Окоменюк

срок, послала своего деграданта по всем известному адресу деловой удачи. Тот вдогонку решил наварить деньжат на бывшей супруге и подал в суд исковое заявление, мол, пашущая на полный рабочий день Татьяна обязана поделиться своими доходами с безработным, больным алкоголизмом мужем. Проконсультировавшись с адвокатом, Танька уволилась с ненавистной ей работы в доме престарелых и устроилась в солярий на пару часов в день. Как малоимущая, стала получать субсидию на квартплату, а также бесплатные медицинские и юридические услуги. На жизнь ей вполне хватало, особенно если учесть, что неофициально от хозяина сети городских соляриев итальянца Джованни женщина получала куда больше.

Уже второй год Джованни крутил роман с Танькиной подругой Ёлкой, на которую натолкнулся, объезжая вечером свои владения. Ёлка вовсю отвлекала находившуюся при исполнении Татьяну сонмом фотографий, сделанных на Майорке, где она отдыхала со своим бывшим бойфрендом, «уволенным на фиг» по приезде домой. Вместо того, чтобы устроить Таньке положенную взбучку, Джованни влюблённо уставился на сексапильную рыжеволосую Ёлку, а когда та, наконец, покинула солярий, пошёл за ней, как крыса за дудочкой. В результате Танька потеряла страх перед начальством, а Мария, её соседка и их с Ёлкой подруга, сразу же была пристроена к ней в напарницы.

Татьяна присмотрелась к расстроенному лицу подруги:

– Что невесел, генерал?Али корью захворал?Али брагою опился?Али в карты проиграл?

– Хуже – мужа потерял, – вздохнула Мария, и слёзы градом покатились из её глаз.

– Кук упокоился? – перекрестилась Танька. – Царствие небесное… Неплохой, в принципе, был мужик, хоть и жрал много, невзирая на поджелудочную…

– Типун тебе на язык! Жив он. Просто любовницу завёл…

– Тю-у-у-у! Тоже мне трагедия. Если муж два раза идет налево, то по законам геометрии он возвращается домой.

– Легко тебе, холостячке, так рассуждать. Вот выйдешь замуж – посмотришь… – задохнулась Мария от гнева.

– Хорошего – понемножку. Я замужем уже побывала. И не раз. Должна отметить, что мне там совсем не понравилось. Так что не психуй, – улыбнулась Танька. – В данной ситуации главное, чтобы бюджет семейный не уплывал во вражеском направлении. Остальное – фигня. Или тебе его причинного места жалко? Так не мыло – не сотрется.

– Какая ж ты всё-таки, Танька, свинья! – завопила Мария, размазывая слёзы по щекам. – У меня горе, а ты… ты…

– Ладно, Машенька, не плачь. Ни один самец не стоит наших слёз. Мужик – это животное, хвостатое спереди. А какой спрос с твари? Там же мозгов нет – одни инстинкты. – Танька вытерла подруге слёзы подолом своего кухонного передника с изображением фигуры голого мужика. – Мы сейчас Ёлку вызовем, она нам быстро всё по полочкам разложит и укажет единственно правильный путь. – И тут же ухватилась за перепачканную мукой телефонную трубку. – Ёл, у нас «есть для кручины серьёзные причины». Приезжай на военный совет. Нужна свежая голова… Мы у Машки.

5

В новой умопомрачительной куртке из мягонькой лаечки (что значит любовника толкового завести!), чертыхая погоду, в кухню ввалилась заснеженная Ёлка. Вообще-то по паспорту она была Иолантой, но после того, как пятилетняя дочурка одной приятельницы назвала её тётей Ёлой, иначе огненноволосую красавицу уже и не называли. Не менее охотно Ёлка откликалась и на прозвище Философиня (для особо приближённых – просто Филя), которым её звали куда чаще, чем по имени. Во-первых, в славном боевом прошлом Иоланта была кандидатом философских наук (по-немецки – доктором). А во-вторых, оперировала таким количеством философских изречений, что было бы странным, если б её звали маникюршей. Впрочем, в этой абсурдной эмигрантской жизни Философиня трудилась именно «выездным ногтевым специалистом». Разумеется, нелегально. Легально Ёлка сидела на социале и симулировала поиск работы, рассылая резюме и акцентируя при этом внимание на своей докторской степени, трёх изданных в Питере философских брошюрах, гордо именуемых ею монографиями, и совершенно слабом знании немецкого. В графе «иностранные языки» Филя «наивно» указывала: «немецкий (со словарём)». Учитывая сей факт, её сорокалетний возраст и пугающую хозяев отелей, магазинов, парикмахерских, прачечных и пекарен докторскую степень, Иоланте исправно отказывали везде. После традиционного «мне очень жаль» обычно следовало: «Вы являетесь слишком переобразованной для данной работы». Все отказы она аккуратно подшивала и относила своему куратору, сетуя на несправедливое отношение Германии к иностранцам. И пока социальное ведомство добросовестно оплачивало её уютную двухкомнатную квартиру и выдавало талоны на зимнюю и летнюю одежду, Ёлка заколачивала в месяц тысячи полторы-две – «пилю копыта, разглаживаю рыльняк», разъезжая на машине, оформленной на имя какого-нибудь дежурного воздыхателя. На сегодняшний день эту роль вдохновенно исполнял Джованни, на удивление быстро сменивший статус «баллотирующийся в койку» на «без пяти минут сожитель».

Ещё несколько лет назад Ёлка была замужем. Прибыла она в Германию как член семьи контингентного беженца – её бывший супруг был наполовину евреем. На этом, по словам Ёлки, его достоинства заканчивались: пассивный пятидесятилетний интеллигент с внешностью профессора консерватории, он всё время брюзжал, ныл и жаловался на жизнь, погоду, соседей и немецкие власти, не предлагающие ему, учёному-астроному, ничего путного на рынке труда. Будучи неукротимым энергетическим вампиром, сей учёный муж ежедневно отравлял настроение оптимистке Ёлке и забегавшей к родителям в гости дочери-студентке, проживавшей с бойфрендом-испанцем, которого он иначе как «цыганская морда» не называл. Наконец Ёлка не выдержала и ушла от своего паникёра, регулярно пугавшего единоверцев грядущими «хрустальными ночами». Замуж Филя больше не стремилась – «если хочешь немного молока, зачем покупать целую корову?», твёрдо решив остановиться на варианте «приходящий любовник». Желающих получить статус «сожитель» было более чем достаточно, но, пройдя жёсткий кастинг, ни один из них так и не вышел в финал. «Годятся только в качестве гормонального средства, – сообщила она подругам итоги первого тура. – Немцы прагматичны, скупы и скучны. Турецко-арабская братия – экзальтированна и болезненно ревнива. Наши – нищи, пошлы и невоспитанны. Надо бы пошерстить итальянцев». Каково же было удивление подруг, когда спустя пару недель после знакомства Ёлки с Джованни Филя объявила: «Этот годится. Повезло тебе, Танюха. Теперь я – твоя хозяйка. С завтрашнего дня расширяю штаты. Машка, ты принята на базис».

– Верно, бабоньки, за мужским полом надо ухаживать, как за паркетным, – кивнула гостья на разделочную доску, плотно утрамбованную свежеслепленными пельменями. – Путь к сердцу мужчины лежит, как известно, через…

– …койку, – хмуро продолжила Мария.

– Умница, девочка! – погладила её по голове Ёлка. – Теперь, наконец, правильно. По какому поводу свистали меня наверх?

– У нас Кук загулял, – невесело доложила Татьяна.

– И кто же на это добро позарился? Пенсионерка, нуждающаяся в кислородной реанимации?

– Представь себе, брюнетка длинноногая, Ленкина ровесница, – всхлипнула Мария.

– Местная или наша? – полюбопытствовала Филя, стягивая с себя завидную шкурку.

– Можно подумать, что есть разница… – протянула Татьяна флегматично.

– Есть, господа бывшие гуманитарии. Как между каналом и канализацией. Если местная, можно расслабиться. Это ненадолго. А