Философ, которому не хватало мудрости - Лоран Гунель

Сандро вновь двинулся вперед, осторожно и недоверчиво, весь во власти суеверных предчувствий. Он подальше обошел упавшее дерево, словно тело врага, который мог лишь притворяться мертвым.

Он пошел медленнее, все время оставаясь настороже в этих угрожающих джунглях. По мере того как он продвигался, его вера в свои силы таяла, а тревога все усиливалась. Какой же он дурак, что убежал из деревни… Какое безрассудство, какое безумие! Он теперь уже горько об этом сожалел… Нет, это невозможно. Должно быть, он спит. Он не заблудился, нет. Только не это… Он не настолько глуп. Это не может быть реальностью.

Сандро остановился. Со всех сторон его окружал лес. Словно держал его в плену. Итак, он заблудился. И умрет здесь — совсем один. Его охватил ужас. Он принялся звать на помощь, кричать. Озирался по сторонам, совсем обезумев и потеряв контроль над собой. Ему стало казаться, что растения надвигаются на него, пытаются окружить, схватить. Он заметался, пытаясь высвободиться, рвал плети лиан, он бросался напролом то в одном направлении, то в другом, изо всех сил тщетно зовя на помощь, требуя и умоляя.

Отчаянная борьба продолжалась долго, но в конце концов он сдался, совершенно упав духом. Он опустился на колени в мрачном лесном храме и заплакал. Вокруг стеной стояли равнодушные и гордые растения, глядевшие на него без всякого сожаления. Стволы напоминали усеянное крестами кладбище.

Он все плакал и плакал… Плакал долго, оплакивая себя, свою жизнь и неизбежную смерть. Он рыдал так, что даже слова об отношении к смерти, которые Марк Аврелий прошептал ему на ухо, оказались смыты потоком слез, утонули в них, прежде чем дошли до его сознания.

«Из сельвы Амазонки никогда не возвращаются». Эти слова вертелись в голове, усиливая отчаяние и терзая душу.

Когда Сандро наконец успокоился (а ему показалось, что приступ отчаяния длился бесконечно), он почувствовал облечение: слезы смыли его тревогу и все его чувства. Он был опустошен и чувствовал неимоверную слабость. Он знал, что скоро умрет, но это уже не вызывало в нем ни протеста, ни отвращения. В какой-то мере он почти был готов к этому.

Жара была невыносима. Он вдруг понял, что защитная одежда мешает ему. Он снял ботинки, костюм, превратившийся почти в лохмотья, майку. Наконец он освободился от этой одежды, казавшейся ему ужасной обузой и стеснявшей малейшее движение. Он сделал несколько шагов и заметил водоем, большего размера, чем тот, который видел около лагеря. Вода цвета кофе с молоком звала и манила к себе, ведь было так жарко. Ему больше нечего было терять. Какая разница, нападет ли на него кайман, анаконда или мириады паразитов?

Сандро подошел к воде и погрузился в нее. Его сразу же охватило блаженство, он почувствовал спасительную прохладу, освобождающую и успокаивающую. Он закрыл глаза и стал наслаждаться моментом, не думая ни о чем, совсем ни о чем, и ничего не делая… Только чувствовать, чувствовать себя живым, дышать… существовать.

Сандро растворялся в воде, сливался с ней и, вдохнув воздуха, почувствовал, как его тело начинает раскачиваться в такт беспечному движению листьев, которые трепетали на легком ветерке.

Он освободился от времени, оно стерлось, исчезло, и мгновение растянулось до бесконечности. Все еще не открывая глаз, он улыбнулся, его улыбка выражала восторг перед тем, что ему вдруг открылось: превратить каждое мгновение в вечность — вот в чем тайна бессмертия…

Когда он вновь открыл глаза, прошло уже много времени, и природа показалась ему совершенно другой. Зелень растений стала нежнее, ветви — тоньше, лианы — извилистей, а свет — ярче. Впервые после приезда в Амазонию он услышал пение птиц. Мелодичное, кристально чистое и веселое, которое откликается в душе и вызывает радость, помогая ей проложить путь сквозь толщу накопившихся за годы жизни разочарований и утраченных иллюзий.

Увидел рассыпанные среди листвы и лиан нежные цветы, которые беззастенчиво выставляли напоказ свою красоту и насыщали все вокруг тонким благоуханием.

Пораженный этой божественной гармонией, Сандро чувствовал, как сливается с природой. Он не наблюдал за ней, а черпал в ней силы. Вдруг его внимание привлекло какое-то мерцание: в десяти метрах от него, падая, крутился вокруг себя лист, отбрасывая солнечные зайчики. Вероятно, его вращал ветер. Но соседние листья были неподвижны. Заинтригованный, Сандро не сводил с него глаз.

Через некоторое время любопытство пересилило, он выбрался из воды и направился к нему. А может, это какое-то насекомое придавало ему такое удивительное движение? Но он никого не обнаружил. Чуть позже вращение прекратилось само по себе и тоже без видимой причины.

И тут Сандро заметил другой лист, повторяющий то же движение в десяти-пятнадцати метрах от него. На этот раз он решил подойти поближе и найти объяснение происходящему. Но, как и в прошлый раз, тайна осталась нераскрытой.

Потом его внимание привлекло еще одно мерцание вдалеке, и это было еще более удивительно, так как прежде он не замечал ничего подобного за все время, пока жил в джунглях.

Он не смог бы сказать, что это такое: какой-то знак или своего рода предчувствие, а может, это и вовсе ничего не означало. Поверив в то, что это все же был знак и все последующие также, он пошел от листа к листу, подчиняясь их мерцанию, следуя за этим блеском, все еще не понимая, что это такое.

Через час от неожиданности у него екнуло сердце: в двадцати метрах от себя он увидел группу индейцев, идущих друг за другом в полном молчании, с луками и стрелами за спиной. У Сандро перехватило дыхание. К счастью, его не заметили. Он долго стоял, не двигаясь, и вдруг сквозь растительность справа заметил хижину. Он даже не сразу понял: это его собственное жилище. На него нахлынул неописуемый восторг. Он снова мог жить дальше. Его спасение казалось столь же невероятным, как и ожидание смерти несколько часов назад. Он принял решение. Он перевернет страницу разрушительного периода своей жизни. Он найдет Кракюса и скажет ему, что пора остановиться, хватит сеять зло среди индейцев.

Он почувствовал облегчение, отказавшись от мести, освободившись от давящего на него груза, который его медленно убивал. Он был создан, чтобы творить добро, а не сеять зло. Ведь он выбрал преподавание философии, а это означает, что он должен следовать учению мудрецов и помогать каждому становиться лучше. Это его предназначение, его миссия. Его судьба. Он не мог повернуться к ней спиной безнаказанно в тщетной попытке облегчить неизлечимую боль. Он пробрался сквозь заросли к своей хижине и вдруг вспомнил слова из гимна Клеанта. Клеант… Ученик Зенона из Китиона, основателя стоической школы, так повлиявшей на Марка Аврелия. Слова закружились в его голове, пока он легким шагом подходил к своему дому.

Веди меня, о Зевс, и ты веди, Судьба!

Веди меня вперед.

На что бы ты меня ни обрекла,

Веди меня вперед.

Бесстрашно я иду, — и пусть

Я отстаю, неверием и страхом омрачен —

Все ж должен я идти.