Умереть на рассвете - Евгений Шалашов

Вольтенков говорил, что деньги инженер хранит в сундуке, а не в сейфе. Будь они в сейфе, расклад был бы иной. Может, пришлось бы и вовсе отказаться от ограбления. В банде Пантелеева не было ни одного взломщика, а искать такого на стороне чревато. Опытных спецов, с дореволюционным стажем в Питере осталось раз-два и обчелся, да и не пойдет ни медвежатник, ни шнифер на "мокрое".

Железный сундук обнаружился под кроватью. Спрашивается, зачем нужен прочный сундук, если он запирается на хлипкий замок?

Откинув крышку, грабители ахнули. Столько денег они еще не видели. Даже в ювелирном магазине на Невском было меньше. Сколько здесь? Ладно, потом посчитаем. Тугие пачки червонцев пришлось упаковывать в наволочки. Золотые царские монеты скинули в один из саквояжей. В сундуке оказались еще и иностранные. Вот эти, коричневые, скорее всего шведские, а те, зелененькие, доллары. Не побоялся инженер валюту хранить, а ведь за это можно получить срок.

— Я прикинул, — сообщил Васька, сосредоточенно шевеливший губами. — Тута двести пачек, не меньше. Если в пачке по тышше рублей, двести тысяч. И золотишка еще с тышшу.

— Наша доля — по тысяче червонцев на брата, — напомнил Иван.

— А остальное кому? — насторожился Капралов, не посвященный в тайны.

— А остальные вертухаям из Крестов. Леньку выкупать станем.

Николаев удивился — чего это он назвал атамана Ленькой? Верно, Ленька Пантелеев, это уже не имя и фамилия, а боевое прозвище.

ИЗ ИНФОРМАЦИОННОЙ СВОДКИ ПО ГУБМИЛИЦИИ ОТ 20.10.1924 ГОДА

Кражи путем мошенничества

Из губернского Промпита сообщение — помощник кассира Губернского промпита Костылысова 23 сентября 1924 года получила в губернском финансовом отделе (Советский, 35-А) деньги на закупку продуктов — 976 рублей новыми деньгами. Пересчитав деньги, Костылькова положила их в парусиновый портфель и направилась к выходу. На полу она увидела гербовую марку в два рубля. Костылькова наклонилась, чтобы поднять марку, а так как она была приклеена к полу, то портфель она поставила рядом. С ее слов, отвлеклась на минутку, а когда потянулась к портфелю, того уже не было. Вместе с деньгами пропал револьвер системы Нагана, положенный кассиру для самообороны. Милиционер, дежуривший у входа, никого подозрительного не заметил. С его слов — в коридоре финотдела находились только проверенные люди.

По горячим следам преступление раскрыть не удалось.

4 октября того же года артельщик и кассир Череповецкого конного союза Кудряшов пришел в Госбанк, чтобы сдать выручку за месяц. Деньги в количестве двух тысяч рублей он держал в портфеле. Заняв очередь, артельщик отошел покурить в угол, где стояло несколько незнакомых мужчин. Кудряшов полез за кисетом, чтобы свернуть "козью ножку", как один из курильщиков угостил его папироской. Пока Кудряшов прикуривал, неизвестный держал его портфель. Пока курили, подошла очередь артельщика. Кудряшов подошел к окошечку, расстегнул ремешки и обнаружил, что вместо денег он набит старыми газетами.

Путем опроса негласной агентуры утро установило, что данное преступление совершено гастролерами. Артельщику Кудряшову был предъявлен альбом со старыми фотографиями гастролеров, действовавшими во время царской власти. На фотопортрете за 1910 год он обнаружил злоумышленника. Гражданин, угостивший его папироской, оказался уроженцем местечка Горловка (Донбасс) Константином Петровым. На следующей странице артельщик опознал некого Ивана Смоленского (он же Иван Соколовский, он же Демент). Со слов артельщика, этот Смоленский-Соколовский стоял рядом. Установлено, что на данных граждан имеются ориентировки из разных городов СССР. Петров и Смоленский подозреваются в совершении целой серии краж, совершенных с помощью подмены портфелей и отвлечения внимания. При этом для совершения преступлений они выбирали помещения, где располагались государственные организации. В Тамбове подельники сумели украсть портфель у кассира губернской милиции, рассыпав по коридору патроны.

Начальник череповецкого уездного утро тов. Андраковский приказал раздать фотографии преступников постовым милиционерам. Кроме того, агенты утро предполагали, что Петров и Соколовский могут объявиться на т. н. "Сергиевской" ярмарке, которая проводилась каждое 8 октября, куда съезжался народ не только из Череповецкой губернии, но и из других мест.

При обходе ярмарки были задержаны трое крестьян, торгующих самогоном, а также их покупатели. По фотографиям в двух из них были опознаны Петров и Соколовский и задержаны. Оба злоумышленника были очень удивлены, узнав, что их опознали по фотографиям, так как были уверены, что все старые фотографии Департамента полиции были уничтожены.

Рожь Ефросинья убрала вовремя, высушила, снесла в амбар, но пока Ивана искала, дождем размыло крышу. Будь она дома, присмотрела бы, а так кого винить? Кроме себя, некого. Из того, что осталось, в еду годилась едва ли четверть. До Рождества хватило, а там… А там уж как Бог даст!

Зерна нигде не достать, хотя Иван и сулил за него хорошие деньги. Родственники и знакомые лишь пожимали плечиками, вздыхали — мол, отдали продналог, а излишки распродали еще в октябре. Кабы знать! А семенное зерно да то, что на еду отложено, никто продавать не станет. В городе дивья — можно хлеб в лавке купить, а в деревне?

Одолжив у знакомого мужика кобылку и розвальни, Иван поехал в город. Ехал неспешно, не подгоняя лошадь. Мороз в меру, но уши щипало. Иван порадовался, что поехал в тулупе и теплой шапке. Снежка бы подсыпало, так авось мороз бы утих. Вспомнилось, что последний раз держал в руках вожжи еще до армии. А когда сани одалживал, боялся, что не вспомнит, как запрягать. Оказалось — руки все помнят. И как шлею набрасывать, как хомут вздевать, куда оглобли просовывать.

В городе с зерном не лучше. Иван объехал все лавки, заглянул к знакомым. Щиш с маслом! Все в один голос твердили — нету! Ни ржи нет, ни пшеницы, ни ячменя. Вот в сентябре — октябре бы пришел, а нынче все продали. Слышали, что в Пошехонье с рожью получше, так дотуда не ближний свет. Совсем расстроившись, Иван направился на вокзал. Привязав кобылку, бросил ей сена, пошел в ресторан. Полдень, обедать пора, да и Ваньку Сухарева хотелось повидать.

Зал был пустым. Сухарев вместе с официантом постарше протирал вилки. Иван пристроил полушубок, уселся за столик.

— А я, ить, Иван Афиногенович, тебя не сразу признал. Подумал, мужик какой-то, выгнать хотел.

Иван только хмыкнул. Вернувшись из Питера, решил сменить одежду. Вместо гимнастерки нарядился в рубаху с косым воротом и пиджак, влез в простые крестьянские штаны. Как-никак Иван Николаев теперь обычный крестьянин, а не солдат и никто его формой обеспечивать не обязан.

Ванька Сухарев был невесел, дергал небритой щекой и блистал свежим синяком под глазом.

— Кто это тебя? — поинтересовался Иван.

Сухарев потрогал блямбу, поморщился.

— Нэпманы заезжие два дня гуляли без продыху, деньги платили хорошие. На второй день орать начали, что я, дескать, вместо коньяка им самогонку налил.