Креативный мозг. Как рождаются идеи, меняющие мир - Элхонон Голдберг

Смысл этой дискуссии весьма провокационный: предполагается, что многие случаи (неверно) диагностированной гиперактивности на самом деле проявления неумеренного исследовательского поведения, аномальной тяги к новизне, без какой-либо конструктивной цели и совершенно нецелесообразного. Это, в свою очередь, означает, что многие случаи, диагностированные как СДВГ, на самом деле диагностированы ошибочно, и они на самом деле проявления синдрома Туретта. Нередко бывает так, что ребенку назначают стимуляторы, поскольку ему ставят диагноз СДВГ, и у него развивается тик. По некоторым источникам, это наблюдается примерно у 25 % детей и подростков, получивших этот диагноз, хотя причина этой связи весьма спорная41. Могут быть также случаи синдрома Туретта, ошибочно принятые за СДВГ, и они оказываются только верхушкой айсберга. Этот вопрос приобретает чрезвычайное значение из-за случайной ошибки, которая происходит довольно часто. Такие случаи легко спутать с СДВГ, и легко назначить стимуляторы, принятые в нашем обществе. Неумеренное исследовательское поведение, состояние, при котором тяга к новизне становится неконтролируемой и самоповреждающей, является недостаточно диагностированным заболеванием, и оно требует дальнейшего исследования, ведущего, как хочется надеяться, к улучшению диагностики и лечения.

Как множественным структурам головного мозга удается сговориться, чтобы подтолкнуть человека к инновациям и творчеству? Мы уже пришли к выводу, что любая попытка пришпилить этот процесс к отдельной части мозга является бессмысленным занятием. Изучение природы креативности имеет гораздо более долгую историю, чем систематические исследования ее когнитивных признаков и мозговых механизмов. Задолго до того, как креативность стала «трендом» официальных психологических и неврологических исследований, неуловимые механизмы творческого процесса волновали самых нетривиальных представителей творческих профессий. Вольфганг Амадей Моцарт, Альберт Эйнштейн, Анри Пуанкаре, Жак Адамар и многие другие пытались ухватить суть искрометного творческого порыва путем самоанализа и сообщения о своих наблюдениях в статьях и частной переписке. На некоторые из этих сочинений, собранных в одной книге под редакцией Брюстера Числина, мы будем ссылаться позднее в этой книге1.

Уже давно стало ясно, что нужно как минимум делать различие между порождением новых идей и последовательной селекцией всего порожденного; и кажется логичным, что первое должно предшествовать второму. Обе части этого процесса скрывались во мраке, и, пожалуй, порождение в большей мере, чем селекция. Хотя избирательность творческого процесса уже многие годы является предметом исследований, вопрос о том, как порождается новая идея, не привлекал ни особого внимания, ни интереса общепринятых направлений когнитивной психологии. Так что неудивительно, что спасение пришло из совершенно иной области – эволюционной биологии. Исследования креативности впервые предпринял Дональд Кэмпбелл (1916–1996). Он придумал методологию, которую иногда называют алгоритмом слепая вариация – селективный отбор, или СВСО2. Согласно этому алгоритму, новая идея порождается, по существу, случайно, и за этим следует процесс селекции, или отделения зерен от плевел: малая часть массы случайно порожденных идей расценивается как хорошая и сохраняется, а остальной объем случайно порожденного выбрасывается.

Понятие о том, что творческий процесс начинается со случайного, свободного порождения идей, появилось в основном потому, что оно освободило специалистов в области когнитивной нейробиологии от весьма обескураживающих попыток выяснить, что же происходит. Это был своего рода уход от конфликта, попытка избежать споров. Однако при ближайшем рассмотрении алгоритм СВСО привел к определенным проблемам.

Первой проблемой стала комбинаторная. Принимая во внимание бесконечное количество «слепо» порожденных идей, потребуется слишком много времени для создания чего-либо полезного, и, таким образом, этот механизм вряд ли может существовать. В начале двадцатого столетия Эмиль Борель предложил «теорему о бесконечных обезьянах». Суть была в следующем. Посадите обезьяну (или собрание обезьян) перед пишущей машинкой и разрешите ей нажимать клавиши наугад. Дайте ей бесконечное количество времени, и рано или поздно (скорее поздно, чем рано) эта обезьяна напечатает собрание сочинений Шекспира, не говоря уже о многих других произведениях, не таких возвышенных. Но жизнь настоящей обезьяны ограничена, как и жизнь креативного человека, ученого, писателя или художника, так что – удачи! С уверенностью можно сказать, что смертная обезьяна отправится на свои обезьяньи небеса раньше, чем напечатает хоть один сонет, и подобная же судьба ждет смертного человека – генератора случайных идей.

Понятие об «умственном блуждании», которое лежит в самом сердце творческого процесса, уже какое-то время витало в воздухе. Но если мощные компьютеры хорошо справляются со всеми возможными вариантами и выбирают соответствующие определенным критериям, люди так не могут. Как показали эксперименты с шахматистами Алленом Ньюэллом и Гербертом Саймоном, у человека должен быть с самого начала ограниченный выбор решений, лишь тогда весь процесс будет эффективным, и даже метод проб и ошибок должен быть в чем-то избирательным3. Тогда, на основании законов информатики, представляется, что лежащее в основе творческого процесса умственное блуждание тоже должно быть ограниченным в чем-то с самого начала, иначе оно будет просто неуправляемым. Принятие решений – не обезьянье дело!

Другой проблемой является реальность творческого процесса. Великие идеи в любой области вовсе не появляются у донкихотствующих рыцарей, которые ранее никогда не интересовались этой темой или не знали о ней. Не бывает так, что они просто генерировали умственные плевелы, чтобы получить пару-тройку зерен, если повезет. Нет, в реальной жизни творческий прорыв обычно является кульминацией длительных интеллектуальных или художественных усилий, которые продолжались довольно долгое время. Творческий прорыв обычно характерен для того человека, который усердно трудился в выбранной области много лет и даже десятилетий и который достиг в ней мастерства. Способность порождать новое обычно имеет корни в прекрасном знании старого, даже если это в конце концов приведет к отказу от старого. Что по определению подразумевает некоторые ограничения в творческом процессе.

В этой главе мы представим новое видение творческого процесса и его мозговых механизмов, где ограниченные и менее ограниченные компоненты тесно переплетаются, причем ограничения предшествуют некоторому послаблению, а не наоборот. Мы будем называть этот процесс «направленным блужданием».

Чтобы разобраться в том, как мозг справляется с новизной и находит креативное решение, рассмотрим концепцию бистабильности. Это понятие позаимствовано неврологами у математиков, и оно продолжает оказывать огромное влияние на формирование наших представлений о мозге. Концепция бистабильности используется здесь лишь как эвристическая метафора, но в этом смысле она весьма полезна.