Очарован наповал - Элисон Кокран

— У Дева нет депрессии, — поправляет Чарли.

— Поверь человеку, с восемнадцати лет состоящему в серьезных отношениях с антидепрессантами и когнитивно-поведенческой психотерапией, — говорит Париса. — У твоего наставника самый разгар большого депрессивного эпизода.

Чарли качает головой. Париса ошибается. Нет у Дева проблем с психическим состоянием. Он всегда радостный, всегда улыбающийся, всегда заботящийся о других. На съемочной площадке Дев обычно как рыба в воде — порхает вокруг каждого, помогает, болтает, заряжается энергией процесса. Дев самый очаровательный из знакомых Чарли людей. Разве страдающие депрессией такие?

Да, да, может, он любит Лиланда Барлоу, потому что тот поет о психическом заболевании; может, порой он грустит, как после ссоры с Райаном или у клуба в Новом Орлеане, но ведь это не то же самое, что страдать от депрессии. Просто потому, что в последнее время он не в обычном амплуа Дева-весельчака…

Чарли вспоминает, как в лимузине Дев сетовал, что Райан любил его только в ипостаси Дева-весельчака, и до него доходит.

— Черт, у Дева депрессия.

Париса хлопает его по спине.

— Я знала, что в итоге ты поймешь.

* * *

Чарли не вполне уверен, как нужно поступить, выяснив, что твой типа-друг, которого тебе нравится целовать, страдает от клинической депрессии, но решает, что для начала можно с ним поговорить. Вот только когда они с Парисой возвращаются на место съемок, Дева там нет. Райан говорит, что Дев сказался больным и Джулс повела его обратно в отель. Чарли приходится ждать окончания съемок.

Приехав в отель, Чарли направляется прямиком к номеру Дева. Там на дверной ручке висит табличка «Просьба не беспокоить». Джулс дверь своего номера открывает. На лице у нее фирменное сочетание раздражения и сильной усталости, в уголках глаз таится грусть.

— Дев не желает говорить со мной о том, что с ним не так.

— Давай я попробую.

Чарли заходит в номер один. Спертый воздух пахнет нестиранным бельем, от ощущения грязи стремительно нарастает паника. Но вот он видит Дева, который скрючился на кровати, плотно обернув голову одеялом, и панику удается подавить.

Чарли распахивает окно, потом залезает на кровать и пытается стянуть одеяло. Дев упрямо сопротивляется, но Чарли сильнее, он сдирает одеяло с головы Дева. Открывшееся зрелище сводит Чарли горло: Дев с немытой головой, без очков сжался в плотный комок.

— Уходи! — бормочет в подушку Дев.

— Скажи, что тебе нужно.

— Мне нужно, чтобы ты ушел.

Какая-то часть Чарли хочет уйти. Но та, что сильнее, тянется к Деву и убирает ему волосы со лба.

— Пожалуйста, скажи, что тебе нужно.

Дев разлепляет веки и смотрит на Чарли. Полные слез, глаза у него цвета той чудесной скрипки «Мендини», даже сейчас он самый красивый человек из тех, кого доводилось видеть Чарли.

— Мне нужно, чтобы ты ушел. Я… я не хочу, чтобы ты видел меня таким.

Чарли вспоминает, сколько раз отталкивал людей, не желая, чтобы те видели его тревогу и обсессии; вспоминает, чего хотел на самом деле все те разы, когда люди принимали его слова на веру. Чарли снова залезает на кровать и тянется к Деву. Дев вырывается, отбивается, потом клубочком сворачивается у груди Чарли и держит его крепко-крепко. Дев вжимается в Чарли, плачет в складки его оксфордской рубашки. Чарли старается обнимать его так, как Дев обнимал его той ночью в туалетной кабинке, удерживая на весу.

Большую часть времени Дев напоминает ходячий костер, своим присутствием щедро согревающий окружающих. Но гореть так ярко наверняка утомительно, поддерживать такой огонь вечно не сможет никто. Чарли хочется сказать Деву, что гаснуть порой ничуть не стыдно. Не стыдно развести огонек для себя и на нем греться. Нельзя постоянно быть затычкой в любой бочке.

Чарли хочется прикрыть робкий огонек Дева ладонями, раздуть тлеющие уголья, пока он не выгорел окончательно.

— Часто с тобой такое бывает?

Из горла у Дева вырывается несколько тихих всхлипов.

— Порой бывает, да, — шепчет он. — Легкая хандра. Но я приду в норму. Я мигом приду в норму.

— Чем мне помогать тебе, когда до такого доходит?

Дев еще плотнее прижимается к Чарли, впиваясь в него всеми прекрасными своими остриями.

— Просто останься со мной, — наконец отвечает он. — Никто никогда не остается.

Пока Дев засыпает у него на груди, Чарли вдруг четко осознаёт: Дев провел четыре недели, стараясь убедить его, Чарли, что он достоин того, чего не верит, что достоин сам. Чарли осознаёт: чем бы ни была эта легкая хандра, эти сумерки мозга, они убедили Дева, что он не достоин человека, который остался бы с ним. Чарли хотел бы найти слова, найти способ показать Деву, чего он достоин, даже если особых отношений между ними больше нет. Даже если те отношения были только ради тренировки.

Но Чарли не знает, как показать человеку, что он достоин любви. Так что он просто остается.

ДЕВ

Седьмой — или восьмой? — по счету психотерапевт однажды попросила описать, что он чувствует при обострении депрессии. Дев сказал, что это как тонуть изнутри. Как будто твой мозг наполняется водой. Это как сидеть на дне городского бассейна Роли, в самом глубоком месте, подставляясь тишине и давлению столько, сколько хватает мочи терпеть.

Так Дев чувствует себя, открывая глаза в четверг утром, поэтому далеко не сразу соображает, где-когда находится и почему на краю его кровати сидит Чарли Уиншо, шнурующий свою обувь.

— Ты проснулся.

— Ты остался, — отзывается Дев, откашлявшись.

Уголок рта Чарли поднимается в застенчивой улыбке.

— Как ты себя чувствуешь?

«Словно тонул-тонул, но в итоге не утонул».

— До кофе такие вопросы не задают.

— Тогда иди под душ, а я раздобуду кофе.

Еще одна улыбка, и Чарли поднимается с кровати. На глазах у Дева он перемещается к стулу у письменного стола, на глазах у Дева надевает куртку, на глазах у Дева берет со стола ключ от своего номера.

Чарли поворачивается, чтобы снова взглянуть на Дева, прижавшегося к спинке кровати. Чарли делает два неуверенных шага к двери. Мешкает. Разворачивается. Потом делает три уверенных шага к кровати. Стиснув лицо Дева, Чарли крепко целует его в лоб.

— Я скоро вернусь, ладно?

А потом он уходит.

Когда за Чарли захлопывается дверь, Дев делает глубокий вдох, собирает остаток сил и вылезает из кровати. Под душем он стоит дольше обычного, стараясь компенсировать четыре дня, которые не мылся, компенсировать дни, которые он вообще не отрывался от кровати. Дев намыливает ладони и представляет, что может соскрести дни тумана, дни беспросветной полудремы, дни заползания все глубже и глубже в нору, где он подпитывает тьму самоуничижением, одиночеством, чувством собственной неполноценности. Депрессия — мастерица выпячивать каждый его промах, и на сей раз она