Огни на курганах - Василий Ян

«Чего же теперь можно бояться? – настаивал Оксафр. – Двурогий должен был оставить во всех городах на своем пути гарнизоны, боясь восстаний населения, так что войско его уменьшилось почти наполовину. Если он идет по нашим следам, как уверяют некоторые, то только с конницей. В сражении при Гавгамелах у него было конных всадников всего три тысячи. Наших же войск даже теперь в несколько раз больше, чем у проклятого явана. Скоро – может быть, завтра – должны подоспеть сюда союзные скифы. В этих горных ущельях они одни смогли бы захватить всех яванов в мешок и раздавить их, как ядовитых змей. И они это сделают, только нужно дождаться их и приготовиться к бою».

Тогда заговорил старый Артабаз. Его голос звучал глухо, и слезы лились по щекам:

«Мы, слуги царя царей, всю жизнь защищали его и в битвах проливали нашу кровь, чтобы персидское копье раздвигало границы славного Персидского царства. Мы и теперь должны пожертвовать всем для царя царей, хотя бы нам пришлось погибнуть».

Встал начальник царского отборного войска Набарзан и обратился к Оксафру:

«Я бы никогда не сказал тех горьких слов, которые рвутся из моего сердца, полного любви к царю, но только крайняя необходимость заставляет говорить прямо. Если сейчас мы начнем биться с Двурогим – это вернейший путь к погибели. Мы и родину погубим, и сами без пользы будем перебиты. Надо как можно скорей отступать в безопасное место, в Бактру и Сугуду, чтобы этим сохранить главную силу Персии – ядро наших войск».

«Отступать… Отступать!..» – шепотом, но твердо проговорили остальные, кроме Артабаза, который зашипел:

«Трусы, трусы! Позорите персидское копье, обвитое старой славой…»

«Нет, нет, не трусость, а разум руководит нами, – ответил Набарзан, – только желание раздавить Двурогого явана. Надо отступать на восток, пока у нас еще не пали кони. Там мы соберем новые силы. Народ не верит более в счастливую звезду царя царей. Есть у нас только одно спасение: у народов восточных сатрапий пользуется славой и любовью коран Бесс…»

При этих словах все посмотрели на Бесса; он сидел с радостным, светлым лицом, и его глаза сверкали.

«Да, да! На Бесса вся наша надежда. И саки, и индусы находятся с ним в союзе. Кроме того, Бесс не самозванец, не какой-нибудь выходец из простого народа, он родственник царя царей. Пусть царь уступит ему тиару – конечно, временно, до тех пор, пока враг не будет побежден…»

«Это измена!.. Предатели!..» – закричал брат царя, выхватил меч и бросился на Набарзана.

Все сатрапы вскочили, преградили ему дорогу, желая успокоить. Набарзан выбежал в дверь. Его громкий голос послышался во дворе; он звал своих сотников. Кони загремели копытами по деревянному настилу. Набарзан вскочил на коня и ускакал.

Все сатрапы горячо спорили; Артабаз старался их успокоить:

«Разве можно ссориться в такое время? Мы должны крепко стоять друг за друга. Не все еще потеряно!..»

Брат царя выбежал, потрясая мечом, и кричал, что Набарзан сейчас же будет схвачен и казнен.

Коран Бесс заметил меня и сделал мне знак рукой. Мы вошли в другую комнату. Он схватил меня за плечо так сильно, что до сих пор остались синие пятна.

«Ты меня выведешь сейчас так, чтобы никто не заметил, и спрячешь в саду. Иди вперед».

Я провел Бесса через эндерун – женскую половину дома, и сатрап дал новое поручение:

«Пройди к Восточным воротам; там ты найдешь отряд саков. Разыщи их начальника Сколота и приведи его сюда».

Я поспешно стал пробираться по темным улицам. Город, обычно безмолвный в этот час ночи, теперь был полон гула разноплеменной толпы. Всюду взад и вперед ходили воины с охапками сена, кувшинами и бараньими тушами. Во дворах пылали костры и красным светом озаряли плоские крыши, куда забрались семьи напуганных жителей.

Я вышел к Восточным воротам. Там по всей площади стояли верблюды, лошади, повозки, ослы.

«Где скифы?» – спрашивал я.

«Да вот они пляшут», – ответили мне.

На середине площади в кольце горящих костров двигалась в пляске вереница скифов. Держась за руки и подняв их кверху, высоко над головой, они передвигались то вправо, то влево, причем каждый скиф ловко и быстро перебирал и притопывал ногами. В середине круга два скифа плясали отдельно, размахивая мечами. Глядя друг другу в глаза, следя за каждым движением, они бросались навстречу, как будто желая пронзить друг друга мечами, ловко отбивая удары, и отлетали назад. Они то приседали, то падали на землю, ползали на коленях и животе, то опять вскакивали и плясали, схватившись за руки.

Я спросил, где найти начальника скифов. Тогда окликнули одного, который плясал в середине. Он был молод, строен и высок, с золотым ожерельем на шее. Пошатываясь, веселый и беззаботный, потряхивая длинными светлыми кудрями, он подошел ко мне. Когда я объяснил ему, что его зовет к себе коран Бесс, он стал хохотать:

«Пускай Бесс сам сюда придет выпить с нами: мы нашли погребок хорошего гирканского вина, нам его хватит до утра».

Он приказал подать мне чашу и насильно меня напоить. Все скифы были пьяны, пели и хохотали без причины. Они вскоре оставили меня в покое. Я пробрался обратно в наш дом, но Бесса уже не нашел.

Там была суматоха: важные сатрапы суетились во дворе, кричали на слуг и садились на коней.

Тогда я увидел двигавшихся по улице всадников с высоко поднятыми горящими факелами. Их медные латы сверкали, лица в шлемах были усталы и суровы.

Среди всадников двигалась грязная навозная повозка, запряженная шестью лошадьми. На повозке лежала груда старых кож. Эти кожи зашевелились, приподнялись, и из-под них высунулся толстый человек. На нем была драгоценная пурпурная одежда. Он испуганно огляделся кругом и опять закрылся кожами.

«Это сам царь Дараиавауш!» – воскликнул удивленно кто-то, и несколько человек упали лицом на землю перед навозной телегой, на которой находился разгромленный владыка Персии…

Какой позор, какой стыд так прятаться от смерти! – добавил Цен Цзы и укоризненно покачал головой.

– В эту ночь я несколько раз выходил на крышу. Войска уходили на восток, их становилось все меньше. Долго слышались песни скифов, но и они к утру затихли.

Когда на рассвете стала розовой далекая снежная вершина горы Демавенд,[123]городок уже спал. Изредка раздавались обрывки песни или возглас пьяного.

Перед восходом солнца кое-где на крышах появились жители, кутавшиеся в бараньи шубы.

«Вот они! Вот они!» – раздался крик. Все жители разом попадали и ползком спрятались за выступы крыш.

Я смотрел на юг. Солнце, выглянув из-за горы, косым лучом освещало темно-синее ущелье, из которого выехали несколько всадников. Концы их отточенных копий вспыхивали искрами. Равнина от города до ущелья была пуста. На дороге валялась повозка со сломанным колесом, и хромой бык, ковыляя, переходил от одного куста репейника к другому.