Стеклянная республика - Том Поллок

Кара отлепила губы от губ своей потенциальной убийцы, но не ослабила хватку на ее запястьях. Через мгновение нож звякнул об пол.

Блондинка нерешительно выпрямилась, отлипая от спинки дивана. Желтая челка приклеилась ко лбу липкими от пота завитками. Эспель дрожала, ее глаза расширились, и Каре почти казалось, что она может читать через них мысли верхолазки: «Я жива. Матерь Зеркал, я жива… и что, черт возьми, мне теперь делать?»

Кара встала, осторожно подняла нож и снова села. Какая-то ее часть приготовилась к очередному нападению, но из Эспель, казалось, вытекла вся ярость. Она рухнула на диван рядом с Карой, уперев локти в колени. Голова склонилась, как у приговоренной к казни, слишком долго ждущей, когда же упадет топор.

– Что ж, – у Кары пересохло во рту. – Это было…

– Неловко? – предположила Эспель.

– Слабовато сказано, но, пожалуй, воспользуемся этим словом.

Несколько долгих мгновений они сидели в тишине. Потом…

– Почему? – произнесли обе девушки одновременно.

Кара поглядела на Эспель долгим взглядом.

– Думаю, – проговорила она, веря нож в руках, – учитывая обстоятельства, я позволю тебе объясниться первой.

Блондинка посмотрела на нее, а потом в потолок, словно прикидывая, с чего бы начать:

– Ну… видишь ли, я фанатка…

Внезапно Кару, словно икота, разобрал смех.

– Фанатка? – наконец, переспросила она. – А разве в этом деле не нужен некоторый разгон? Типа, цветы, конфеты, письма с угрозами по вечерам и мертвые питомцы к завтраку, прежде чем пырять кинжалом под ребра?

– Нет… в смысле, я пришла сюда не для того, чтобы тебя убивать, – возразила Эспель. – Не сразу.

Я пришла, потому что… – она всплеснула руками, словно понимала, насколько абсурдно это звучало. – Я верила в тебя: первое в истории зеркалорожденное Лицо Лотереи. Ты выросла не здесь. Тебе еще не промыли мозги. Я думала, что, если бы смогла узнать тебя, объяснила бы, как здесь на самом деле обстоят дела, ты бы приняла нашу сторону.

– Нашу? – перебила Кара. – Чью это, нашу?

Эспель окинула ее холодным взглядом голубых глаз:

– А как ты думаешь?

Кара уставилась на верхолазку. В памяти заискрилось воспоминание: Эспель смотрела на нее, опьянение как рукой сняло, глубокая гордость осветила черты, когда она произнесла: «Как вы и сказали, графиня, это мое лицо».

– Ты ведь Безликая? – Кара выдохнула последнее слово, будто опасаясь позволять ему касаться своих губ.

Эспель потрогала языком щеку с внутренней стороны челюсти, в которую ее ударила Кара.

– Ты так говоришь, словно мы плохие.

– Вы нападаете на иммигрантов на станциях; по-моему, «плохие» – слишком мягкое определение.

– Ой, да успокойся ты. Мы не нападаем. – Кара поразилась презрению в голосе Эспель. – Какой, во имя Маго, в этом смысл?

– Кейс говорит, вы снимаете с них лица и продаете на Черном рынке.

– Кейс, – возразила Эспель, – лживая тварь, которой через шесть месяцев переизбираться. Ей лишь бы кого обвинять. А у тебя какое оправдание?

– В чем мне оправдываться?

– В том, что не думаешь, – ответила Эспель. – В смысле, смотри: все иммигранты, пропавшие во время этих нападений, были полулицыми. Трудно придумать лучший способ оттолкнуть от себя наших естественных союзников. Да и потом: красть у беднейших жителей города в то самое время, когда они единственный раз в жизни находятся под усиленной охраной? О да, это идея, которую профинансирует любой лидер террористов. – Блондинка брезгливо усмехнулась. – Если бы кто-нибудь из Зеркальной знати обращал долбаное внимание на то, что творится на улице, они бы знали, что полулицые иммигранты пропадают уже не один год. И мы не имеем с этим ни шиша общего. – Из голоса верхолазки ушла некоторая горячность. – Безликие – не упыри, являющиеся ночью, чтобы содрать с человека лицо, графиня. Меня послали сюда убедить тебя в этом.

– Подожди-ка… – Кара потрясенно запнулась, когда мозг, наконец-то, догнал уши, – …послали? Тебя не посылали… я спасла тебя… шиферная гроза… веревка…

У Эспель, по крайней мере, хватило совести выглядеть смущенной.

– Как я уже говорила, я верила в тебя, – сказала она. – Что в значительной степени должно было включать в себя веру, что ты не позволила бы падающей черепице порубить меня на симметричные конфетти. – Она покачала головой, подразумевая, как ей повезло. – Я просто надеялась на связь, начало разговора. Не думала, что ты возьмешь меня на работу.

Живот Кары обожгло от осознания, что ею так легко манипулировать. Она чувствовала себя унизительно глупой. Кара взглянула на Эспель, подняв нож.

– Как план завоевать меня, – холодно проговорила она, – вяжется с тем, что ты собиралась выпотрошить меня, словно рыбу на базаре?

– Это все Гарри Блайт, – заявила Эспель.

– Вот как? – Кара насмешливо обвела взглядом комнату, словно в ней мог скрываться мертвец. – Забавно и очень на тебя похоже.

– В смысле, – объяснила Эспель с преувеличенным терпением, – Блайт стал тем, что изменило мою миссию. После этой… – она запнулась, ее голос по-прежнему сквозил недоверием, – после этой небольшой демонстрации Гаррисон сказал, что мы должны нанести ответный удар, а я как раз оказалась в нужном месте. Ты – Лицо Лотереи. Ничего личного.

Кара фыркнула:

– Слышала поговорку: «Личное – это политическое».

– Нет. А что, ты в это веришь?

Кара потрогала лезвие ножа большим пальцем. Оно оказалось острым, чуть не прорезав кожу от малейшего нажатия. Девушка вспомнила, как он парил над ее горлом.

– Когда «политическое» – это нож, вскрывающий мое горло, верю.

Эспель окинула взглядом оружие, но когда снова заговорила, ее голос не звучал ни напуганным, ни извиняющимся.

– В Лондоне-за-Стеклом нет смертной казни, ты в курсе? – поинтересовалась она. – Официально они не могут тебя убить. Тебя могут заставить убить себя, но Пэ-О, которые можно разбудить, есть лишь у полулицых. То, что они сделали с Гарри Блайтом, – горько сказала девушка, – наказание, предназначенное только для бедняков. Сегодня они впервые транслировали Пробуждение. Прежде это всегда происходило за закрытыми дверями, но то, что предполагаемое преступление было направлено против вас… развязало им руки. Та минутная передача была их способом напомнить каждому полулицему мужчине и женщине в Лондоне-за-Стеклом: «Ты ничего не значишь. Ты не в счет». Вот, как работает их власть: убеждая людей, что те ничего не могут с этим поделать.

Кара уставилась на нее:

– И как бы помогло мое убийство?

– Твое убийство доказало бы их неправоту, – просто ответила Эспель. – Символы правят миром, графиня; и ты – тому доказательство. Достаточно веская причина, почему ты должна умереть.