Последний Катон - Матильда Асенси

Состояние этой фрески по меловой штукатурке стены вызывало восхищение: по истечении стольких веков она сохранилась практически идеально, в то время как многие живописные произведения, выполненные позже в более совершенной технике, теперь выглядели просто жалко.

— Каспар, не светите фонарем на фрески, — попросил Фараг из темноты. — Вы можете непоправимо повредить их.

— Простите, — откликнулся Кремень, быстро переводя пучок света на пол. — Вы правы.

— И что теперь? — спросила я. — У нас есть какой-нибудь план?

— Идем дальше, доктор. Вот и весь план.

По другую сторону святилища открывалась новая ниша, казавшаяся началом длинного коридора. Мы вошли в таком же порядке, в каком спускались по лестнице, и долго шли по коридору в полном молчании, оставляя по левую и по правую сторону от себя другие галереи, в стенах которых виднелись нескончаемые ряды захоронений. Кроме наших шагов, не было слышно абсолютно ничего, и, несмотря на вентиляционные отверстия в потолке, меня не покидало ощущение удушья. В конце туннеля нас ждала новая лестница, перекрытая цепью со знаком «Проход запрещен», который капитан проигнорировал. Она вывела нас на второй уровень подземелья, и атмосфера здесь стала еще более гнетущей, если только это возможно.

— Хочу вам напомнить, — прошептал Кремень на случай, если мы об этом еще не подумали, — что катакомбы почти не исследованы. В частности, этот уровень еще совсем не изучен, так что будьте крайне осторожны.

— А почему бы нам не осмотреть верхний уровень? — предложила я, чувствуя ускоренное биение пульса в висках. — Во многие галереи мы не заглядывали. Может быть, вход в Чистилище там.

Капитан прошел несколько метров вперед и наконец остановился, светя фонариком на пол.

— Не думаю, доктор. Смотрите.

У его ног в ярком круге света была очень четко видна монограмма Константина, точно такая, как на туловище у Аби-Руджа Иясуса (с горизонтальной перекладиной) и на переплете кодекса, похищенного из монастыря Святой Екатерины. Несомненно, ставрофилахи здесь бывали. Неизвестно только, с тоской подумала я, сколько времени прошло с тех пор, так как большинство катакомб были заброшены в эпоху раннего Средневековья, после чего в целях безопасности святые реликвии были постепенно извлечены, а осыпи и растительность уничтожили входы, так что даже следы многих из них были затеряны.

Фараг был вне себя от счастья. Пока мы быстро продвигались по туннелю с высоченными потолками, он утверждал, что мы разгадали таинственный язык ставрофилахов и теперь сможем с большей точностью понять все их подсказки и знаки. Его голос доносился из остававшейся у меня за спиной кромешной тьмы, так как единственным светом, озарявшим эту галерею, был луч фонарика капитана, который шагал на метр впереди меня. Его отблеск на каменных стенах позволял мне видеть три ряда ниш (многие из них были явно заняты), тянувшихся на уровне наших ног, пояса и головы. Я на ходу читала имена умерших, высеченные на тех немногих погребальных плитах, которые еще оставались на своих местах: Дионисий, Путеолан, Картилия, Астазий, Валентина, Горгон… На всех плитах был рисунок, символизировавший род занятий усопших при жизни (священник, крестьянин, хозяйка дома…) или связанный с исповедуемой ими ранней христианской религией (Добрый Пастырь, голубь, якорь, хлебы и рыбы…), или даже виднелись закрепленные в гипсе личные вещи от монет до инструментов или игрушек, если это были дети. Это место цены не имело в качестве исторического источника.

— Новая христограмма, — провозгласил капитан, останавливаясь на перекрестке коридоров.

Справа в конце узкого прохода виднелась небольшая комната, в центре которой находился алтарь, а в стенах — несколько углублений и аркосолиев, больших ниш с аркообразным сводом, в которых хоронили целые семейства; влево уходила еще одна галерея с высокими потолками, такая же, как та, по которой мы пришли; перед нами находилась очередная лестница, высеченная в скале, но на этот раз она была винтовой, и ее ступени спускались, обвиваясь вокруг толстой центральной колонны полированного камня, исчезавшей в темных глубинах земли.

— Дайте-ка взглянуть, — попросил Фараг, проходя вперед.

Монограмма Константина была высечена как раз на первой ступени.

— Думаю, нам нужно спускаться дальше, — пробормотал профессор, нервно приглаживая волосы руками и снова и снова поправляя очки, хоть они и были уже надвинуты ему прямо на глаза.

— Мне кажется, это неосмотрительно, — возразила я. — Спускаться дальше безрассудно.

— Теперь нам нельзя отступать, — заявил Кремень.

— Который час? — беспокойно спросил Фараг, поднося к глазам собственные часы.

— Без четверти семь, — ответил капитан, начиная спуск.

Если бы я могла, я бы пошла назад и вернулась на поверхность земли, но разве нашелся бы храбрец, который в темноте и в одиночку снова прошел бы по этому лабиринту, полному мертвецов, какими бы добрыми христианами они ни были? Так что мне ничего не оставалось, как последовать за капитаном и начать спуск; Фараг прикрывал меня, замыкая шествие.

Винтовая лестница казалась бесконечной. Ступень за ступенью мы спускались в колодец, вдыхая все более тяжелый и удушливый воздух, держась за колонну, чтобы не потерять равновесие и не оступиться. Скоро и капитану, и Фарагу пришлось пригнуться, потому что их лбы оказались на уровне ступеней, по которым мы только что спустились. Вскоре после этого лестница начала сужаться: обрамляющая ее боковая стена и центральная колонна незаметно сближались, и эта жуткая воронка по размеру больше подходила детям, чем взрослым людям. Настал момент, когда капитану пришлось продолжать спуск боком и согнувшись, потому что его широкие плечи уже не проходили в просвет.

Если все это придумали ставрофилахи, следует признать, что у них был извращенный ум. На нас давила клаустрофобия, я испытывала желание все бросить и убежать со всех ног. Казалось, что воздуха не хватает и что вернуться на поверхность практически невозможно. Мы словно навсегда распрощались с обычной жизнью (с ее машинами, огнями, людьми и т. д.), и нам казалось, что мы входим в одну из погребальных ниш, из которой уже никогда не выберемся. Время тянулось бесконечно, а конца этой дьявольской лестнице, становившейся все уже и уже, не было видно.

В какой-то момент меня охватила паника. Я почувствовала, что не могу дышать, что я задыхаюсь. Единственной мыслью было вырваться оттуда, как можно скорее выбраться из этой дыры, немедленно вернуться на поверхность. Я ловила воздух ртом, как рыба на суше. Я остановилась, закрыла глаза и попыталась утихомирить отчаянное сердцебиение.

— Минутку, капитан, — попросил Фараг. — Доктору плохо.

Там было так тесно, что он едва мог ко мне приблизиться. Он погладил мне рукой волосы и потом легонько провел по щекам.

— Тебе лучше, Оттавия? — спросил он.

— Я не могу дышать.

— Можешь, только нужно успокоиться.