Последние стражи Аарона - Мирослава Драгович

чашу до дна и громко ударил ею по столу. Они оба осмотрелись. Этой ночью столы оказались полны моряками, истосковавшимися по сытной стряпне и вину.

— Непрошенных гостей следует встречать у порога. Так, отец? — проговорил Райс, растолкав задремавшего над кружкой брата. — Анна хвастает, что твои руки никогда не дрожат, и что иглой ты орудуешь получше, чем придворная швея. Может статься, я и проверю.

Стейн готов был поспорить, что разбуженный Роллэн не понял ни слова, и пожалел, что поддался на уговоры Райса взять его с собой.

Двое из Локхартов встали у двери, третий — остался сидеть на скамье и глядел на брата, поднявшего над головой сжатый кулак. Слова угасали и шипение стали, покидающей ножны, звучало куда громче их. Капитан «Неопалимого» слышал, как его люди один за другим собираются за его спиной.

— Хах! Чтоб вам треснуть! Прилипли к скамьям своими костлявыми задами, — пробубнил кто-то из горожан. — И мой меч с вами, лорд Стейн! Эти олухи только на палубе драться и умеют. Что с них взять?

Роллэн глядел на них и не верил своим глазам. Все, кто только был способен держать оружие, встали за спинами его отца и брата. Даже мальчишка музыкант достал из рукава короткий нож. Никто из них не знал, с чем им предстоит встретиться. Они поднялись только потому, что того хотели Локхарты, в которых не было и капли общей крови. Капитан Райс был найденышем, сыном погибшего в бою рыцаря, но Стейн, Лив и их дети стали его семьей, и Роллэн всегда думал про него, что тот Локхарт больший, чем он сам.

«Что бы там ни было, пусть лучше проходит мимо», — мысли молодого лекаря были тяжелыми и вязкими, и он до боли сжал кулаки, изо всех сил стараясь прийти в себя.

Но дверь распахнулась, как бы сильно он не желал обратного. В таверну вошел молодой мужчина и две женщины, одна из которых была несколько старше. Все трое — черноволосые северяне, в волосах которых запутались крупные хлопья снега. Роллэн сразу узнал мужчину, старшая из женщин напомнила ему ведьму, наложившую чары на Моргана Бранда, но он не был уверен в этом. Гален Бранд не вызвал в нем никаких сомнений — его злые, колючие глаза можно было узнать из тысячи других. Он безразлично осмотрел таверну, и стряхнул снег с плеч рукой, затянутой в черную перчатку.

— Я не ждал такого приема, господа. Право слово, — проговорил он равнодушно.

Если кто-то из мужчин, дрогнул, то не выказал вида. Молодая женщина белокожая, с тонкими чертами лица и черными, как ночь, ресницами, подалась было назад, но Гален велел ей остаться одним лишь жестом.

— Ты не должен находиться здесь, Гален, — Стейн говорил холодно и тихо. Его голос казался таким уставшим, что его было едва слышно.

— Я узнал о смерти отца и малодушно хотел заглушить скорбь горячим вином, милорд. Я знаю, что мне не дозволено, но боль утраты велика.

— Уходи. И забирай своих ведьм, — вмешался Райс, заправляя большие пальцы за широкий кожаный пояс, обернутый вокруг его длинного капитанского кафтана. — Лицемер.

— Вор и убийца будет указывать законному наследнику Дагмера? — тонкие губы искривились в жуткой усмешке.

— Ты отступник, предавший своего от отца и свой род, — спокойно проговорил Стейн. — Ты не Бранд. О каком законе ты говоришь?

— Вы изгнали меня. Ты, милорд кузнец, и мой дражайший дядюшка. Я лишь принял вашу волю, — Гален шарил глазами по толпе, желая запомнить каждое лицо.

— Тебе неведом стыд? — старший из Локхартов скрестил руки на груди. Ложь отступника была неуклюжа, и он не счел возможным, что кто-то поверит ему. Не допуская сомнений, он сделал шаг вперед, оставаясь холодным и твердым.

— Убирайся отсюда, ты, безбожный ублюдок! Здесь никто не желает смотреть на то, как ты исторгаешь словеса!

Команда поддержала своего капитана возгласами, не сулящими трем отступникам ничего хорошего. Стейн покосился на сына, которого всегда учил оставлять свой разум холодным, а затем — на его людей, готовых наброситься на непрошенного гостя.

«Будь твердым как лед», — говорил он Райсу каждый раз, когда тот разгорался гневом. Стал бы он капитаном галеона, если бы слушал отца?

Гален, тощий и высокий, все же был ниже Райса на целую голову, и оттого смотрел на него снизу вверх открытым, но ничего не выражающим взглядом. Стейну стало не по себе, словно отступник был способен выудить из его сына жизнь своими темными глазами. Он сделал еще шаг и теперь, довольно было протянуть руку, чтобы ухватить Галена за ворот.

— Я поклялся однажды забрать то, что по праву мое, и желал увидеть юношу, решившего помешать мне в этом. Только вы скрываете его от меня. Это мне льстит, как и то, что по отцу не звенели колокола. Вы утаили его смерть, но не спрячете от меня корону.

— Скорее земля разверзнется и поглотит этот город, — Стейн решил не прикасаться к Галену, вспоминая все, что о нем говорили по эту и по ту сторону Великого моря. Его успехи в темной магии были так велики, что лишь дотронувшись до него однажды можно было запачкать руки.

Стейн слышал, что Гален Висельник, как прозвали его люди, владеет запретным искусством некромантии, питает свою магию кровью и не чурается самых противоестественных обрядов. Желание проверить так ли это, его не настигало. Стейну на мгновение представилось, как отступник протягивает руку с зажатым кинжалом, и разрезает его горло от уха до уха. В смятении, он зажмурился, и отогнал прочь это видение.

Гален улыбался, все еще озираясь по сторонам. Он так и ушел — со своей невероятно грустной улыбкой на бескровных тонких губах. Молодая отступница скользнула за ним как тень, и только Гаудана задержалась, но не для того, чтобы запомнить всех, кто прогнал ее. Цепкие ручищи капитана сомкнулись на ее локте.

— Не вздумай искать с ним встречи, ведьма. Иначе я натравлю на тебя ловцов, — тихо прошипел он, но его отец расслышал каждое слово.

Райс говорил о Моргане. Недоверчивый, мнительный и злопамятный он не верил тому, что эта лесная ведьма забыла о мужчине, околдовав которого оказалась в Дагмерском лесу в соратницах врага. Он всегда считал, что она заняла жизнь в долг, и ее стоило лишить головы. Король Аарон не держал палачей в своем городе, но за его стенами промышляли ловцы, не знающие музыки слаще, чем звон монет. За пару десятков дукатов они бы легко расправились с женщиной, и Райс был готов уплатить эту цену.

— Нет нужды, —