Лоуни - Эндрю Майкл Херли

С берега невозможно было увидеть, да и из «Фессалии» не каждый бы заметил, что там когда-то, похоже, было еще одно строение — часовня, возможно, судя по фрагментам каменных арок, наполовину скрытых в зарослях папоротника. Что с ней случилось, трудно сказать. Я никогда не слышал о каком-либо культовом сооружении на Стылом Кургане. Возможно, никто попросту ничего не знал, или же предания не устояли перед кривотолками, как это обычно и бывает. Возможно, дьявол вообще не строил колокольню, но разрушил церковь рядом с ней. Возможно, он построил «Фессалию» из руин церкви. В конце концов, они были возведены из одного и того же камня.

Прежде чем я успел удержать Хэнни, он толкнул дверь плечом, и она со скрипом подалась. Мы смогли заглянуть внутрь. Вода капала сверху, и что-то качалось наверху под крышей, там, где слышалось бормотание ветра вокруг деревянной рамы, на которой держался колокол. Я гадал, не могли ли те люди тогда, давно, проникнуть сюда, чтобы удостовериться в смерти Элизабет Перси. Они могли стоять тут так тихо, как сейчас стояли мы, подняв глаза наверх, и смотреть, как наверху вращается тело на веревке, а голые ноги скрючило rigor mortis[25].

Сильный порыв ветра с моря качнул колокол, и тот тихонько зазвучал. Хэнни внезапно испугался и попятился назад, почти налетев на Леонарда, который вышел из дома и теперь стоял в дверях, наблюдая за нами.

— Не ожидал увидеть вас обоих так скоро, — произнес он.

Он был одет намного проще, чем в прошлый раз. Ни пиджака, ни шарфа, только рубашка и вельветовые брюки. Так одевался Родитель, когда пропитывал креозотом забор или наносил лак на плинтус.

Однако руки Леонарда были испачканы засохшей кровью.

Увидев, что я смотрю на него, мужчина опустил рукава.

— Что вам нужно? — задал он вопрос.

Я расстегнул куртку и вытащил конверт:

— Я пришел вернуть вам это.

Леонард взял конверт и нахмурился.

— Где вы его взяли? — спросил он, открывая конверт и заглядывая внутрь.

— Конверт был в книжке, которую ваша дочь подарила Хэнни, — ответил я. — Не думаю, что она знала, что он был там.

Это была ложь, с моей точки зрения, наименее опасная.

— Дочь?

— Элс.

— А… — Леонардо засмеялся. — Да, смею утверждать, что она не знала.

— Все цело, — сказал я.

— Откуда ты знаешь? — Леонард усмехнулся и снова заглянул в конверт. — Быстренько пересчитал, да?

Хэнни тянул меня за рукав, поглаживая живот.

— Что с ним такое? — спросил Леонард.

— Он хочет увидеть Элс, — усмехнулся я.

— Сейчас?

— Да.

— Ну, боюсь, это вряд ли возможно.

Откуда-то изнутри «Фессалии» раздался плач младенца. Хэнни прервал свое занятие и перевел взгляд на самое дальнее окно дома. Он улыбался.

Леонард проследил глазами за взглядом Хэнни, затем взглянул на меня, прикинул что-то и достал из конверта несколько купюр. Он подошел ближе ко мне, прихрамывая на больную ногу, и засунул их в нагрудный карман моей куртки. Я было хотел вынуть деньги, но Леонард держал руку, не давая мне это сделать.

— Пожалуйста, это самое меньшее, что я могу сделать, — сказал он, — ведь вы проделали весь этот путь, чтобы вернуть их.

— Но мне не нужно, — не отступал я.

— Решено. — Леонард пристально посмотрел на меня. — Полагаю, вам больше незачем сюда приходить, так ведь?

— Да, — согласился я.

— Молодец! А те имена на листке?

— А что с ними?

— Ты помнишь их?

— Нет.

— Вот и хорошо. — Ребенок снова заплакал, и Леонард кивнул в сторону дорожки: — А теперь идите.

Я потащил Хэнни за собой. Леонард смотрел нам вслед, потом вошел в дом.

Хэнни хотел вернуться, чтобы найти Элс. Он все спотыкался и несколько раз упал, а под конец наотрез отказался подниматься. Я хотел поднять брата на ноги, но он вырвался у меня из рук, не отрывая взгляда от дома.

— Тебе нельзя ее видеть, Хэнни, — сказал я. — Разве ты не слышал, что сказал этот человек?

Вдруг Хэнни вскочил и прямо-таки впился глазами в дом. В крайнем окне появилась чья-то фигура. Это была Элс. Она помахала Хэнни, и секунду спустя Хэнни поднял руку и помахал в ответ. Они так стояли и смотрели друг на друга, потом Элс резко обернулась, как будто ее кто-то позвал, и исчезла.

— Простите, преподобный отец, мое прегрешение, — сказала мисс Банс, — прошло три месяца с тех пор, как я последний раз была на исповеди.

— Понятно.

— Я исповедовалась отцу Уилфриду незадолго до того, как он скончался.

В голосе отца Бернарда послышалось искреннее удивление:

— Не то чтобы у вас было так много грехов, в которых вам надо было бы исповедаться, я уверен, но как-то на вас не похоже, чтобы вы так долго оставались вдали от Господа, мисс Банс. Надеюсь, это не я вас отвращал от исповеди.

Мисс Банс шмыгнула носом:

— Не вы, нет, преподобный отец. Я несколько раз хотела прийти и поговорить с вами. Я однажды даже дошла до двери исповедальни и снова ушла.

— Что ж, исповедь не всегда дается легко.

— Я думала, что смогу забыть об этом, но не получается. Чем больше стараешься забыть, тем лучше помнишь. Грех ведь именно такой, правда? Он преследует вас. Так всегда говорил отец Уилфрид.

Отец Бернард помолчал.

— Что ж, теперь вы здесь, мисс Банс, — произнес он. — Это главное. Не торопитесь. Я вполне доволен тем, что сижу здесь в ожидании, пока вы подготовитесь. Здесь мне не приходится учитывать плотный график отпущений грехов, какой у меня обычно бывает в Сент-Джуд.

Мисс Банс невесело рассмеялась, снова шмыгнула носом, простуженно пробубнила «спасибо» и высморкалась.

— Не знаю, с чего начать вообще-то… Это рассказ миссис Белдербосс о поездке в Иерусалим снова выбил меня из колеи. Просто я так расстроена по поводу отца Уилфрида. Это я его нашла, вы понимаете?

— Могу представить, насколько для вас это был страшный удар.

— Именно так, преподобный отец. И мы расстались перед этим в очень плохих отношениях.

— В плохих отношениях? Почему? Что произошло?

— Ну, в последний раз, когда я видела отца Уилфрида — это было у него в доме, перед тем как он умер, — он вел себя так странно.

— В каком смысле?

— Он был чем-то встревожен.

— Чем же?

— Не знаю. Я не хотела спрашивать.