Пусти козла в огород - Людмила Милевская

Нервы мои сдали.

— Почему ты мне ничего не скажешь? — завопила я. — Дапотому, что Герман тебя не замечает! Потому что ты жалкая уродина! Потому чтоты не мужик, не баба и не гермафродит! Потому, что тебе только и осталось, чтолюбезничать с психами да анонимки строчить!

Фаина побледнела и словно окаменела. Такой я не видела ееникогда. Еще бы, такого ей никто никогда и не говорил, по.тому, что все именнотак о ней и думают.

— Мархалева, ты не того? — прохрипела она и закашлялась.

Полезла в ящик стола, накапала в мензурку каких-то капель,залпом опрокинула их в рот, нервно закурила. И все это в напряженном молчании.

— Вот что, Мархалева, — наконец заговорила она, — ты и всамом деле дура. Все твои версии ни в какие ворота не лезут. Потрачу своедрагоценное время, но лишь для того, чтобы ты поняла…

— Хорошо-хорошо, уже поняла, что я дура, — поспешилазаверить я, — только поскорей расскажи все, что знаешь.

— Лора никогда не пыталась завладеть Германом, — глухопробасила Фаина. — Она вышла замуж раньше, чем Герман женился на Алисе.

— Да, она отпадает, потому что детьми уже поклялась, что неспала с мужем Алисы.

— Герман гулял на свадьбе Лоры. Карина с Германом спала, нодо того, как он познакомился с Алисой. Насколько я знаю Карину, никогда, —Фаина угрожающе повысила голос, — слышишь, Мархалева, она никогда!..

— Слышу, Фаинька, слышу, — боясь шевельнуться, прошептала я.

— Никогда Карина не возвращалась к тем, с кем у нее былроман, — пыхая дымом, продолжила Фаина. — Вряд ли для Германа она сделала быисключение. Тем более что он муж ее подруги.

— Но она призналась, что знает про анонимку.

— Правильно, я сказала ей, что Алиска получила какую-тоанонимку.

— Зачем?

— Думала возбудить любопытство Карины, думала, что онаотправится к Алиске выпытывать. Я хотела таким образом получить информацию о внутрисемейныхделах Алиски. Карина же благородно себя повела. Уверена, она до сих пор неподозревает, о чем шла речь в той анонимке. В ту дурацкую анонимку Карина дажене поверила, потому что в отличие от некоторых она склонна к порядочности ичистоплотности в дружеских отношениях.

Я возликовала:

— Выходит, я была права, первая страсть Германа Нюрка?Поэтому она и знает про анонимку.

И вот тут-то Фаина заржала, выпустила мне в лицо клуб дыма иизрекла:

— Черта с два! Первая страсть я! И про анонимку Нюрка ничегоне может знать, поскольку и анонимку писала я.

Легко представить, как мне было тяжело. Все версии разомразрушились. Мои бедные мозги вспухли под грудой обломков, я пыталась собратьих хоть в какую-нибудь жалконькую логическую цепь — безрезультатно.

«Разве могут быть цепи с этой придурочной?» — с отчаяньемподумала я.

— У нас был роман, — пробасила Фаина.

— Врешь! — воскликнула я. — Не мог Герман на тебяпольститься! Она была горда.

— Как видишь, мог. Он любил меня, когда я того хотела. СотниГерманов и теперь будут у моих ног, если только пожелаю. Жалко тратить время наамуры, Мархалева. Жизнь коротка, а так много надо успеть.

И Фаина махнула рукой, мол, все равно ты не поймешь моихчаяний, одни глупости у тебя на уме.

Зря она со мной так. Я ведь тоже не дура и среди моихглупостей, между прочим, не так уж и много мужчин. Вся в творчестве и на любовьплюю. Фаина права, и в самом деле, зачем мне этот Евгений? Пускай остается уЮльки!

Бог знает почему, но я прониклась к Фаине истинной,неподдельной симпатией. Прониклась и сказала:

— Фаня, зря думаешь, что не понимаю тебя. Ипривлекательность ты потому потеряла, что в одних только психов влюблена. Нет,я тебя не осуждаю, сама такая. Разве все мои мужья хоть чем-то отличаются оттвоих психов? Фаня, ничем, это я тебе компетентно говорю. Вот из кожи вон илезу, лишь бы нравиться этим дебилам. А зачем? Зачем?

Фаина впервые в жизни с интересом посмотрела на меня.

— Мархалева, ты здорова? — спросила она. Я отмахнулась:

— Здорова, а толку-то? Всю жизнь положила к ногам каких-тоничтожнейших мужичишек, мужичоночков, мужинечков. Блин!

— Зря стараешься, — посочувствовала мне Фаина. — Ихничтожества не передать словами. Мужчина создан только для осеменения, востальном он полный профан — одно самомнение.

— Самонадеянность и зазнайство, — добавила я. — В наш век,когда тяжелый труд взяли на себя роботы, про мужчин вообще можно забыть, потомучто мир, придуманный их мозгами, не устраивает никого. Бардак и войны. Чтобывает, когда жена уезжает на отдых или в командировку, а муж остается домаодин?

— Пьет, скотина, и жене изменяет, — без запинкиотрапортовала Фаина и добавила:

— А дети брошены и корова недоена.

— Точно! — согласилась я. — Вот то же самое происходит и снашей страной! Бабы, правда, никуда не уехали, но все еще хуже, — они вообще неу дел! Вот скажи мне, какого черта я всю жизнь гордилась своей красотой? Тебенужна моя красота?

— Мне она до лампочки, — призналась Фаина. — И твоя и своя.

— Точно! Фаня, ты до безобразия права! Значит, я мучила себясвоей красотой ради этих уродов? Ради этих никчемных мужчин? Загнали баб накухни, а сами черт-те что с этим миром творят!

Фаина уже с восхищением посмотрела на меня и изрекла:

— Мархалева, тебе надо идти в политику. Выставляйся! Напервых же выборах я за тебя проголосую.

— И не прогадаешь, — пообещала я. — Кстати, а зачем тыпослала Алисе анонимку?

Фаина не ожидала вопроса и едва не подавилась дымом, которыйона как раз жадно втягивала в себя. Прокашлявшись, она сказала:

— Мархалева, я, как и ты, тоже дурой когда-то была. Мучиламеня давняя любовь, а тут Герман за медицинской помощью обратился. Алискапослала его ко мне с бессонницей. Честно же ей говорила, что я психиатр, а емунужен невропатолог. Не поверила, вот и виновата сама. Я врач, Герман пациент —куда нам было деваться? Произошла эта самая, как вы говорите, любовь. Тьфу!Будь она неладна!

Я сообразила, что откровенничает Фаина уж слишком охотно, ноговорит совсем не то, что мне нужно. Так может продолжаться и до утра, а у меняеще куча вопросов. Пришлось ее перебивать, хотя слушать было очень интересно.

— Это понятно, — сказала я, — у вас был роман, но зачем тыАлиске анонимку писала, да еще буквами, вырезанными из газет?