Смерть на брудершафт - Борис Акунин

— Так чё делать-то? Говорите, сполним, — пожал плечами, как всегда, невозмутимый Лютиков.

Опять замолчали.

Штабс-ротмистр дергал себя за ус. Романов смотрел в окно. Там по озеру пролегла лунная полоса, напомнившая ему Кларину руку.

— Раз толковых идей нет, будем действовать по плану, который разработан нашей резидентурой, — сухо, недовольно заговорил наконец Козловский. План, придуманный в Берне, ему не нравился. Во-первых, слишком рискованный и чреватый неприятностями с полицией. А во-вторых (и если честно, в-главных), потому что придуман в Берне, а не самим князем. — Завтра вечером Зоммера на вилле не будет. Наш военный агент приглашает его на встречу в Локарно. Якобы для переговоров о закупке некоторых материалов. На вилле остаются шестеро охранников плюс старичок архивариус…

— Вот это подходяще, — кивнул Лютиков. Булошников пихнул его локтем: заткнись, когда командир говорит. Однако и сам не удержался, вставил:

— Шестерых уж как-нибудь сделаем, Лавр Константиныч. Не сомневайтесь.

И огромными ручищами изобразил, будто сворачивает кому-то шею.

— Дура ты баба, Василиса! — встрял Никашидзе, которому хотелось реабилитироваться в глазах начальства. — Акакий Акакьич русским языком сказал: без трупаков.

— Акакий Акакиевич, чего он дразнится! — плаксиво возопил Булошников. — Сам он «баба»!

— Молчать! Никашидзе прав: убивать нельзя. Нужно попасть в секретную комнату и забрать оттуда картотеку. Во что бы то ни стало.

Агенты переглянулись. У Лютикова возникло сомнение.

— Если у них там обычный замок, я его сделаю, какой мудреный ни будь. Но по элестричеству я не того… Там надо цифирь знать.

— По «электричеству», лапоть, — поправил Никашидзе. — Если там цифирь, дедушка ее должен знать. Клянусь, всё мне расскажет.

Князь, чуть покраснев, предупредил:

— Ты только гляди у меня, без изуверства.

— Обижаете, Акакий Акакьич! Он полюбит меня, как внука!

Все засмеялись, а в Алеше вдруг проснулась совесть. Половину он пропустил мимо ушей и теперь хотел поучаствовать в разработке диспозиции.

— А как мы попадем на виллу? Там же стены. И часовые.

— Не мы, — поправил его штабс-ротмистр и кивнул на агентов. — Они. Их работа. Наше с вами дело обеспечивать прикрытие. Завтра ребята выступят первыми. Потом поете вы, долго. Я барабаню по клавишам. Нужно продержать зал в течение часа. Как, молодцы, за час управитесь?

— Ерунда-с, — красуясь, поиграл бровями Никашидзе. — Ехать тут пять минут. Еще к аплодисментам поспеем. А насчет стены, Алексей Парисович, не переживайте. Мы с Лютиковым там один шикарный дуб присмотрели…

Романов возвращался в свой «люкс» по пустому коридору. Здесь, в бельэтаже, пол был не дощатый, как на чердаке, а укрытый толстым ковром, и шаги не нарушали ночной тишины. Когда Романов открыл дверь номера, ему под ноги легла лунная дорожка. Не включая света, постоялец прошел по ней до самого окна и стал смотреть на озеро. Оно мерцало и искрилось. Алеше, пребывавшему в настроении восторженно-поэтическом, подумалось: словно черное лаковое блюдо, на котором рассыпаны бриллианты. Несмотря на поздний час, спать не хотелось совсем. Да и как тут уснешь?

Позади раздался тихий шелест. Чуть колыхнулся воздух. На плечи Романову опустились две обнаженные руки.

Задохнувшись, он обернулся.

— Вы?!

Перед ним стояла Клара. В ее глазах, очень близко, отражались две маленькие луны.

— Тихо, тихо, — прошептала она, лаская пальцами его шею.

Алеша хотел прижать ее к себе, но это не так просто, если одна рука на перевязи.

— Не бистро, не бистро, — снова шепнула Клара, чуть отстранилась и сделала вот что: взяла его за левую ладонь и, раздвинув легкий газ, положила ее себе на грудь. Под накидкой ничего не было — гладкая, нежная кожа. От бешеного толчка крови Алеша чуть не потерял равновесие, так закружилась голова.

— Я… я… знаю, это нельзя… это очень нельзя, — бормотала Клара, подставляя ему лицо, шею, плечи для поцелуев. — … Все равно… Пускай… Люны волшебной полёсы…

Алеша лежал на спине совершенно обессиленный и, даром что спортсмен, хватал ртом воздух, всё не мог отдышаться и прийти в себя. Клара же, несмотря на кажущуюся хрупкость, усталой совсем не выглядела, дышала размеренно, да еще мурлыкала песенку. Опершись на локоть, она водила пальчиком по Алешиной груди. На пальчике посверкивало кольцо с алмазом. Вдруг острый ноготок сердито царапнул по коже.

— Я знаю, что ты думаешь! Ты думаешь, что я без стыда. Что я распутина, да? Танцорки все такие, да? Бесчестные? Скажи!

Ее глаза наполнились слезами.

— Нет, что ты…

Но Клара нетерпеливо мотнула головой: молчи!

— Я самая честная. Другие женщины притворяются, я нет. Жизнь такая короткая! Молодость еще больше короткая! Ты мне так нравился, так нравился… — Она просияла улыбкой, смахнула слезинку и пропела. — «Сядь поближе, гитару настрой, будут плакать волшебные струны…»

Картинка 13

Однако теперь настала очередь Алеши хмуриться.

— Этот лысый поэт, он тебе тоже… нравится?

Клара передернулась и легла на спину.

— Почему ты молчишь? — приподнялся Романов. — Что у тебя с ним?

Поймать ее взгляд не удавалось, огромные глаза печально смотрели в потолок.

— Не надо спрашивать…

— Великий Д'Арборио, да? — терзая себя, горько сказал Алеша. — Богатый, знаменитый… И для артистической карьеры хорошо, да?

— Нет… — перебила она и снова содрогнулась. Выражение лица стало, как у смертельно напуганной маленькой девочки. — Д'Арборио страшный. Совсем страшный. О, ты не знаешь, какой он человек. Я его боюсь. Потому сказала «нельзя». Если он узнает…

— Ну, и что будет? — с вызовом спросил он.

— Д'Арборио будет меня убивать. Тебя тоже.

И зажмурилась.

Романову стало смешно.

— Тоже еще Синяя Борода! Дракон огнедышащий! Да я этого сморчка лысого…

Она прикрыла ему рот ладонью.

— Знаю. Ты его одной левой. У нас в Кишинеу так мальчишки хвастали… Конечно, одной левой. Правая у тебя больная.

Наклонилась, стала его целовать.

— Погоди-погоди! Ты думаешь, я не смогу тебя защитить?!

— Не надо про это говорить.

Клара закрыла ему рот поцелуем. Он хотел возразить, но для этого пришлось бы высвободить губы, а на это Алеша не согласился бы ни за что на свете.