Сколько живёт любовь? - Людмила Сурская

— Устал, отдохнул бы.

— Сейчас добью эту главу и мы с тобой отдохнём.

Юлия, посмотрев обложку и заголовок книги, посмеялась:

— Костя, есть на свете хоть что-то, чем ты не интересуешься?

— Ничего себе замахнулась, жизни не хватит, чтоб только просмотреть, а не то чтоб коснуться.

Тут как-то на юбилее Будённого, куда они были приглашены, после простой и душевной речи Рутковского, во время перемены блюд и перекура, одна из дам решила уколоть Юлию. Мол, такого жеребчика возле себя можно было удержать только с уздечкой Сталина. Нет, Юлия не вспыхнула, а выпрямив спину и вздёрнув подбородок засветилась улыбкой: — "Уздечка Сталина, это миф созданный такими, как вы от непонимания. А удержала — да! Только тем, что никогда не держала". "Но говорят же…"- стрельнула в неё недобрым глазом дама. Улыбка опять осветила лицо Юлии: — "О, такие, как вы много о чём говорят и всё больше о том, о чём совершенно не знают".

Прошли ещё годы. В них уместилась бурная жизнь страны и их маленькое счастье. Они не сидели в двух стенах, много ходили и ездили в гости, ещё больше приезжали и приходили к ним. Самая крепка дружба, говорят, та, что на войне родилась и Юлия не мешала ей. Наверное, мудрость народная права, так оно и есть: солдат солдату — брат. Правда, не со всем она была согласна. И предавали они Костю и виляли… Но это его решение и она не вмешивалась. Любили смотреть с ним фильмы и новые и старые. Посещали театр, спектакли, смотрели оперу, балет и оперетту. Путешествовали и ездили отдыхать. Его по-прежнему любили, им восхищались и уважали. Как и в прежние времена, он был бодр, подтянут и приятен. Какие бы люди не окружали его, с кем бы он не общался, он везде выделялся из толпы. Естественно, Юлия гордилась им и радовалась. Но она всегда знала, что однажды, прошлое пробьёт защиту и сунет нос в их настоящее… Как он не берёг семью от грязи, а сплетни они как тараканы пролезут везде. До неё доходили слухи, что дама не ушла на покой, а достаёт его, если не звонками, то письмами. Рассказывали, что она подсылала даже своих кавалеров просить у него её руки. Мол, у неё его дочь и только он может благословить её брак. Говорили, что Рутковский от такого цирка обалдел. "Какое мне дело до неё, делайте что хотите, только меня не трогайте", — отбрыкивался он. Девица не могла не понимать, он был счастлив, что она больше не сможет докучать ему ни мольбами, ни упрёками. Какой же у неё от такого цирка прок или всё же цель? Если цель, то постоянно держать его в напряжении, дёргать за верёвочки. Возможно, даже сломать его, унизить, победить… Заставить мучиться перед самим собой, перед людьми. Кто ж воюет так против Рутковского? Она могла подумать только на одну структуру. Ведь та бы козявка сама даже рот не смела раскрыть… А вот "серьёзная структура", могла устроить весь этот цирк. Причин достаточно: Сталина хулить отказался, к Хрущёву любви не выказывал, на 20 празднования Сталинградской битвы, где главным героем освободителем был Никита Сергеевич ехать отказался. Костя сердился на всю эту бестолковщину, а Юлия советовала как можно меньше мозолить Хрущёву глаза. А тут вдруг атака кавалеров "воробушки". Юлия тогда усмехнулась: "Сильно любящая-то замуж прёт, как бык за красной тряпкой на корриде, да и без штампа в паспорте одна не была, а вот я бы никогда. Для меня мужчина существовал на земле в одном экземпляре — Костик!" Костик пыхтит и пока крепится, но Юлия переживала, за дочь. Та горячая барышня, узнает, разберётся враз с её деловыми заскоками. Устроит даме свадьбу с приданным. В голове горько пронеслось: "Называется рвались домой и приехали". Слухи, шушу — шушу, ползли, как снежный ком с горы. Знакомые близкие и далёкие вдруг, как по взмаху дирижёрской палочки, считали своей обязанностью рассказывать о попытках опальной дамы добиться встречи с Рутковским. Говорили, что молодой лётчик Кудрявцев, за которого она собралась замуж и от которого родила ещё дочь, погиб. "Воробушек" вновь свободен в полёте. Разницу между маршалом и капитаном она могла потрогать руками. Юлия поняла: раз пошла такая лавина "воробушек" не остановится, докатит своё нетерпение до цели. Что-то шибко приспичило!

Так и было, она подналегла с попытками попасть к нему на приём, встретиться, поговорить. Всё было напрасно, Рутковский, не желая больше участвовать в шоу, применив приёмы обороны, профессионально выставил везде заслоны. Юлия посматривала на его старания с иронией. Изучив "воробушка", она была уверена, что он напрасно надеется оградить себя от её напора. Дама не мытьём так катаньем его достанет. Найдёт способ заставить его принять себя. Это что-то у неё уж шибко засверлило, раз она так рвётся. Подумав, предположила, что причина возможно в том, что она хочет сделать попытку заставить Рутковского узаконить дочь. По годам вполне даже похоже. Для него это не простой вопрос. Очень волновалась за него. Все эти кляузные и политические дрязги, личные разочарования не прошли для него даром. Здоровье стало сдавать. Пошаливало сердечко и давали о себе знать не долеченные раны. И если б он ещё мог выбухать… Прокричался бы и полегчало, а так: все в себе, всё в себе. Негатив, не имея оттока, копится. Очень боялась, что настойчивые попытки "воробушка" набиться на встречу для него добром не кончатся.

Так оно и получилось. Та, раздобыв номер телефона, позвонила в приёмную и потребовала, чтоб Рутковскому передали о её звонке. Нахмурился. Но помня о неприятностях уже причинённых этой женщиной и предупреждение Юлии, он бледнея от дурных предчувствий, поднял трубку.

— Рутковский слушает.

Голос он, конечно же, узнал. Правда, не льющийся ручьём или звенящий колокольчиком, а резкий и непреклонный.

— Костя, тебе лучше меня принять. Советую не крутить хвостом, если не хочешь скатать ещё в Забайкалье вспоминая молодость или Аде своей сопли повытирать. Помнится тебе там ужас как нравилось и любимой дочке твоей правду страсть как интересно будет узнать…

"Бах! Без подходов прямо в лоб. Вероятно рассерженна за волокиту". Ошеломлённо замер. Ему нужно чуть-чуть времени, чтобы прийти в себя. Немного совсем. Сейчас, сейчас он справится. Он опять вдруг испугался. Не за свои седины. Хотя это тоже не маловажно. Опять же Забайкалье — Бог с ним, но вот Ада. Он о том своём промахе не сказал даже Юлии. Опять ощутил подкожный ужас. Чувство вины перемешалось с огромным желанием сбежать от этого ада. Опять сплетни, разговоры, зачем ему это, когда более-менее всё успокоилось… Его ужасу не было предела. Он понимал, что вся налаженная жизнь семьи под угрозой и может быть разрушена в один миг. За что это Люлю и Аде, внукам, ведь они ни в чём не виноваты. Да и он пожилой уже, честнее — старик, ему тоже хочется простого покоя. Он сидел с белым от шока, ужаса и ярости лицом…, но длилось это не долго. Выхода не было, не в его правилах бегать, сказал чётко хоть и не сумев скрыть волнение:

— Завтра в десять.

С озабоченным лицом положил трубку. Чёрт! Чёрт! Чёрт! А тогда казалось, что именно по обоюдному молчаливому согласию они предпочитали наслаждаться маленькими фронтовыми радостям, которые дарила им жизнь, и не хотели ни будоражить прошлое, ни задумываться о будущем. И они наслаждались без тени смущения. Казаться- то казалось, но вот оказалось… Побарабанил пальцами по столу. Что она там ещё задумала? Ничего, у него ещё есть запас времени. Он непременно что-нибудь придумает…