Встревоженные тугаи - Геннадий Ананьев

Откочевка пробилась за границу. Ее встретил посланец вождя приграничного племени. Он сказал, что вождь рад гостям и гости могут выбрать любое пастбище на высокогорных лугах или в долинах. В тех самых облюбованных местах могут ставить свои юрты. При одном условии: оружие нужно оставить у границ земли, подвластной вождю. Он так и сказал: это обычай племени. Оружия в их земле нет.

Джигиты поверили тем лживым словам и начали складывать оружие, но тут заговорил Мерген. От просил опомниться. Он говорил, что без оружия нашу откочевку ограбят, а то и уничтожат всех. Не только джигитов, но и женщин с детьми. Или превратят всех в рабов. Нам нужно вернуться на родную землю. Мы должны жить свободно, а не стать рабами алчных. Многие начали поднимать оружие с земли, все громче раздавались голоса, призывавшие к возвращению, и тут мой отец выхватил нож и ударил Мергена в грудь. Он гордо потряс ножом, пригрозив, что каждого, кто еще заговорит о возвращении, ждет такая же участь. Но, как рассказывал мой отец и другие из именитых, не испугалась угрозы голытьба. Они окружили аксакалов и их прислужников. Кольцо медленно сжималось, как кольцо удава вокруг своей жертвы. И голодранцы и именитые выхватили ножи, а самые почтенные аксакалы, вскинув руки в сторону востока, молили Аллаха вернуть сородичам спокойствие. И кровь, по воле Аллаха, не пролилась. Но не на благо знатному и богатому роду: пронзительный многоголосый крик пронесся по долине, и вместе с этим криком из ущелья выскочили на полном галопе всадники. Они налетели на толпу, как охотники на сбившихся в кучу диких коз, и принялись хлестать плетками всех без разбора, оттесняя от лежавшего на земле оружия. На концах плеток – свинцовы шары, какие применяют для охоты на лис и волков, и если удар приходился по голове, пострадавший падал, как срубленная мотыгой трава.

Из ущелья выехал вождь злого племени, окруженный свитой. Остановился возле моего отца и ткнул в его сторону рукояткой плетки.

– Он останется у меня! Пусть отберет пятьдесят человек. Самых крепких, – приказал вождь.

Отец мой выбирал сыновей именитых сородичей, вождь не возражал, хотя не мог не видеть, что у этих джигитов больше спеси, чем силы.

– Хорошо, – согласился вождь. – Они останутся у меня. Пусть каждый из них выберет себе жену. Любую. После того как двадцать лучших девушек отберут для меня.

И вождь замер, как варан перед прыжком на добычу. Вроде не слыша причитания матерей, криков девушек, словно не видел гневных лиц мужчин, их сжатые кулаки.

Смирил свой гнев отец и молча наблюдал, как выхватывали девушек из толпы и волокли их к вождю. А тот, казалось, был безучастен ко всему, с непроницаемой маской на лице он смотрел вдаль, на снежные вершины гор. Но слуги по каким-то только им известным признакам узнавали, одобряет ли он или нет их выбор. Если одобрял, отводили пленницу в сторону, к таким же несчастным, если не одобрял – отпускали, стегнув по животу камчой. Взяли двадцать самых красивых и юных. Вождь наконец повернул голову в их сторону. Внимательно и долго смотрел, удовлетворительно кивая. Потом повернул голову в сторону моего отца и его джигитов:

– Выбирайте вы.

Отец говорил: это были нелегкие минуты жизни. Кто обзывал их желтыми собаками, кто шакалами, а когда девушка попадала в руки джигита, ее мать молила не обижать дочь. Когда отделились от толпы сородичей джигиты со своими женами, вождь, обращаясь к откочевке, сказал:

– Вы можете идти куда хотите. Но если кто из вас осмелится перейти границу моего владения – тому смерть.

Повернул коня и ускакал в ущелье. Телохранители – за ним. Оставшиеся частью окружали откочевку, частью собирали оружие. Потом пленниц и джигитов погнали к ущелью, поторапливая плетками. Всех джигитов сделали пастухами отобранных у откочевки верблюдов, лошадей и овец. Отца поставили главным чабаном. Юрту ему дали в отличие от остальных почти не дырявую. Через неделю начал гибнуть скот, потому что и людей было мало для такого количества скота, и сынки именитых оказались неумелыми пастухами и табунщиками. В откочевку приехал сам вождь. Не слезая с коня, заговорил с отцом:

– Мне сказали, как ты расправился со своим врагом. Я посчитал: ты – мужчина. Ты сможешь заставить своих соплеменников забыть лень. Я ошибся в тебе. Теперь я поставлю своего человека.

Вождь кивнул одному из своих приближенных, и тот покорно склонил голову. Вождь уехал, а оставленный им надзиратель собрал всех и пригрозил, что если их не покинет лень, то по их собачьим, как он сказал, головам погуляет его камча. Угрозу он, подтверждали это все, выполнял усердно. Сколько бы чабан не работал, он все время обвинялся в лени.

Отец проклинал своих притеснителей и молил Аллаха покарать их. Он не переставал возмущаться, почему так сурово обошлись с ним, сыном самого именитого человека богатого рода? Ведь с другими откочевками подобного не случалось. Все свершалось по справедливости: именитые выделяли часть скота и драгоценностей местному владельцу угодий, и тот принимал откочевку. Богатые оставались богатыми, пастухи – пастухами. Богатые всегда должны находить, как считает мой отец, общий язык, чтобы не потерять власть. Удивлялся и возмущался отец до тех пор, пока не узнал правду. А, узнав, удивился еще больше.

Нарушитель сделал перерыв, как бы отдыхая. Ибо долгая речь его и в самом деле утомила. Потом спросил майора, который терпеливо ждал продолжения рассказа:

– Если будет интересно, я расскажу об этом.

– Да. Я слушаю.

– Вождем богатого и влиятельного в крае рода жестокий варан стал в девятнадцать лет. Вскоре решил поехать в Индию, чтобы приобщиться к вере праотцев. Он не был мусульманином, он – буддист и до сегодняшнего дня. Желание это, как говорили, пришло после того, как в его белой юрте побывал какой-то европеец. Рассказывал, говорят, много интересного об этой сказочной стране, родине буддизма. Индия и в самом деле – таинственная страна. Больше года путешествовал по Индии молодой вождь, а вернулся оттуда с молодой женщиной. Объявил, что она его жена. Она – аспара, небесная танцовщица храма Вишванатха и храма Сурьи.

Многих тогда удивило, почему индианка и вдруг – белая. Подумали, посетил молодой вождь храм Солнца, насмотрелся на древние изваяния аспар, красивых, манящих, и завлекла его обманом продажная женщина, выдавшая себя за небесную танцовщицу. Но смолчали. С каким, однако, рвением потом, через семнадцать лет, бросали все, кому не лень, в нее камни. Вождь назвал ее потаскухой и приказал казнить, ибо дочь той рыжей женщины обобрала вождя до последней золотой монеты.

Когда родившаяся у них дочь подросла, рыжая женщина настояла отправить ее учиться в Париж. Вернулась та, когда ей исполнилось семнадцать лет. Такая же рыжая, как мать, такая же высокая и костлявая. Ее сопровождал учитель пения и танцев. Маленький, толстый, похожий на тушканчика. Этот тушканчик сумел убедить вождя, что должен тот подчинить себе соседние, более бедные племена и стать властелином долин и горных лугов всей округи. Оружие для этой цели добыть не так трудно, было бы чем заплатить.

Вождь приказал собрать все драгоценности подданных, отдал и всю свою казну Тушканчику, он увел целый караван. Сопровождать его поехала и дочь. Оружие так и не появилось. Не вернулась и дочь. Разгневанный вождь казнил свою жену и поклялся, что у всех, кто появится в пределах его владений, будет отбирать драгоценности и всякое имущество, самих же не впускать. Все же вождь нарушил свою клятву. Несколько человек приходили к нему постоянно, жили месяцами, отбирали и увозили самых крепких пастухов. А когда стали мужчинами мы, дети рабов, – забрали многих из нас. Дошла очередь и до меня. Учили русскому языку, учили стрелять и передавать шифром радиограммы. Никто из нас не мог сказать: «Нет». Отказ повлек бы за собой смерть. Вместе со всей семьей. В юрте, окруженной верными людьми вождя, от голода. Мы уже видели это.