Кластер Войвод: Третье правило крови - Алексей Калугин

Звать на помощь?

Валтор говорил, что в Усопье живут люди. Ну, наверное, здесь есть и более приятные места, чем это кишащее всякой нечистью болото. Конечно, кто-то из местных жителей мог в этот утренний час и на болото забрести. По какой-то своей надобности. Но инстинкт самосохранения подсказывал Хамерхаузену, что хищников их крики привлекут куда быстрее, чем местных жителей.

Что им еще оставалось?

Да, в сущности, больше ничего.

Повернув голову направо, Хамерхаузен посмотрел на будто прилипшую к деревяшке рыбоящерицу. У нее таких проблем, как у Виира, не было. Она в любой момент могла нырнуть в воду и доплыть до берега. Если, конечно, никто не сожрет по дороге.

Повернув голову в другую сторону, Виир увидел остановившуюся рядом с ним Регину, которая до этого бегала по крошечному островку из конца в конец, как будто надеялась отыскать мост, перекинутый на сушу. Казалось, рыжая точно знает, что мост есть, только по какой-то причине она никак не может его найти. Может быть, он стал невидимым?

– Нам нужно выбраться отсюда! – глядя на Хамерхаузена сверху вниз, заявила Регина.

– Гениально, – уныло отозвался Виир.

– Ты должен что-нибудь придумать! – словно и не услышав его, продолжила в том же тоне Регина.

– Почему я? – удивился рамон.

– Потому что ты мужчина!

Виир решил довести это, в общем-то, бесспорное утверждение до логического завершения.

– Хочешь сказать, что я мужчина, следовательно, умнее тебя?

– Уно! – коротко и зло бросила в ответ Регина.

Виир удивленно приподнял бровь.

– Я думал, в Войводе так не говорят.

– Мой отец был из Джербы.

– Извини, не знал.

– Почему ты извиняешься?

– Хочу быть галантным. Ну, или хотя бы выглядеть таковым.

– Тогда придумай, как нам отсюда выбраться!

Виир молча развел руками – снова она за свое! Ну, что тут, спрашивается, можно было придумать? Разве что изобрести способ хождения по воде?

Хамерхаузен перевел взгляд на воду. Туман окончательно рассеялся. Вода, черная, непрозрачная, была к тому же еще и гладкой, как стекло. Казалось, по ней и в самом деле можно пройти. Главное – не поскользнуться. Только иногда по этой гладкой черной поверхности начинали расходиться едва заметные круги. Как от подводного толчка.

– Все щупальца куда-то исчезли, – задумчиво произнес Хамерхаузен.

– При чем тут щупальца? – недовольно скривилась Регина.

На это Виир не стал ничего не отвечать. Во-первых, вопрос был глупый. Во-вторых, если бы он решил ответить, ему пришлось бы воспроизвести всю ту длинную цепочку ассоциаций, которая привела его к последней фразе. А он, скорее всего, не смог бы это повторить.

Хамерхаузен поднял с земли камушек и навесом, по крутой дуге, кинул его в воду. Камень ушел в воду почти без всплеска, как будто не вода, а густая смола поглотила его. По черной поверхности тихо, безмолвно поплыли три концентрических круга. И вдруг в том месте, где утонул камень, вода потоком взметнулась ввысь. Как будто мир перевернулся и вода из земного источника обрушилась в небеса. Меж потоков воды крутились и извивались, сплетались и завязывались в узлы толстые черные щупальца. Было их не меньше десяти. Они будто пытались поймать в воздухе что-то невидимое, большое и скользкое, постоянно выскальзывающее из их петель и узлов.

– Ну, вот тебе и щупальца, – взмахнула рукой Регина.

– Однако, – задумчиво произнес Хамерхаузен.

Он не стал развивать эту мысль, поскольку уже привык к тому, что, находясь рядом с Региной, нужно как можно меньше говорить. Потому что чем меньше слов произносишь, тем меньше слышишь их в ответ. Рыжая категорически не понимала того, что человек мог не обращаться персонально к ней, а, скажем, просто размышлять вслух. Все, абсолютно все, что улавливал ее слух, она принимала на свой счет. Вот и сейчас Хамерхаузен мог бы сказать, что чудовищу с такими огромными щупальцами, что бы оно собой ни представляло, нечего было делать на мелководье, по которому они ночью прошли, едва замочив ноги. А если так, значит, тут на дне имелись глубокие бочаги, в которых и сидели, подстерегая добычу, эти твари с щупальцами. На манер муравьиных львов, только в воде. А если так, выходит, ночью им чертовски повезло, что они не угодили в одну из этих ловушек. Ну, а ежели так, то даже если к ночи вода снова спадет, пытаться добраться до берега, шлепая по обмелевшему дну, будет все равно что играть со смертью в орлянку. При том, что монета не твоя и не ты ее подкидываешь, а вся такая костлявая рука.

Вместо всего этого и многого другого, что можно было бы к этому добавить, Хамерхаузен сказал только: «Однако». Но рыжей и этого оказалось достаточно.

– Однако? Это все, что ты можешь сказать? Однако – и все? Что значит однако?..

Хамерхаузен обхватил голову руками. Стараясь не слушать того, что тараторила Регина, он глядел на воду, которая вновь обратилась в предельно черную гладь, и думал, что смерть в щупальцах неведомой водной твари, быть может, не столь уж и мучительна.

Сидевшая на вывернутом из земли корне рыбоящерица подмигнула рамону выпученным глазом. Не ободряюще, а с пониманием и сочувствием. Как будто хотела сказать: «Держись, парень, тут уж ничего не поделаешь. С женщинами всегда так…» Но тут с неба упал птицеящер. Небольшой, размером с две сложенные вместе ладони, с клинообразными кожистыми крыльями и длинным, похожим на зубастый пинцет клювом. Пролетев на бреющем полете над самой землей, он схватил рыбоящерицу поперек туловища и, сильно взмахнув крыльями, резко ушел вверх.

Проводив птицеящера взглядом, Хамерхаузен подумал, что если рыбоящерица и мечтала когда-нибудь побывать на небесах, то рассчитывала попасть туда не таким образом. В жизни очень многое получается не так, ну, или не совсем так, как мы планируем. Почему так?

– Ты вообще слышишь, что я говорю?

– Нет, – честно признался Хамерхаузен.

– Я говорю, там какой-то парень.

– Парень? – Хамерхаузену показалось, что он ослышался. Он тряхнул головой и спросил: – Ты вообще-то о чем?

– Вон о нем! – Регина вытянула руку.

Посмотрев, куда указывала рыжая, Хамерхаузен подпрыгнул на месте.

На берегу, отделенном от них тридцатью с лишком метрами обсидианово-черной водой, стоял невысокий человек. Скорее даже парень лет двадцати трех. С длинными темно-русыми волосами, расчесанными на прямой пробор, и небольшой аккуратной бородкой. Одет он был в просторную белую рубаху, подол которой опускался ниже колен. Рукава, воротник и вырез на вороте были обшиты разноцветными узорами, в которых преобладали цветочные мотивы. Он стоял, сложив руки внизу живота, невозмутимо спокойный, как будто дело происходило не на кишащем скользкими тварями болоте, а, ну, скажем, на скотном дворе у хозяйственного, зажиточного реднека, где самый страшный зверь – это псевдокошка, гоняющая псевдокрыс. Незнакомец смотрел на рамонов так, словно в их появлении на островке посреди разлившейся воды не было ничего необычного. Весь его облик не просто не вязался с окружающей реальностью, а буквально выламывался из нее. Его легко можно было принять за мираж или видение. Но все же он был настоящий.