Нежная душа. Сиротка - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Бедная моя, не надо так расстраиваться. Вы с мамой словно не из наших краев — прямо-таки два комка нервов. О правилах приличия-то надо помнить. Посмотри на меня, Эрмин!

— Я смотрю, — ответила молодая женщина, широко распахивая свои лазурно-голубые глаза.

— Тебе всего восемнадцать. И не пристало тебе тратить свои молодые годы на бесполезные жалобы! Вместо того чтобы рвать себе душу и сердце, радуйся, что у тебя есть Тошан и ребенок. Ты еще легко отделалась, ты знаешь, о чем я говорю. Я не раз слышала, что женщины, даже такие молодые, как ты, умирали, теряя плод раньше срока. Господь пощадил тебя, уже за это надо быть благодарной!

Эти слова, произнесенные тихим, но наставительным тоном, помогли молодой женщине прийти в себя. Мирей налила в стакан немного бренди.

— Выпей, тебе станет легче.

— Нет, мне нельзя спиртного.

В кухню вошла Лора. Взяв из рук домоправительницы стакан, она залпом выпила содержимое.

— Где Мукки? — спросила Эрмин. — Я хочу взять его на руки.

— С ним Шарлотта, — коротко ответила ей мать. — Раз кризис миновал, самое время пообедать. Я едва держусь на ногах. Всю ночь я не спала и не помню, когда в последний раз ела. Поговорим на полный желудок, это будет разумнее.

Несмотря на семейную драму, спустя тридцать минут Лора, Эрмин, Шарлотта и Ханс уже сидели за столом. Мирей подала на первое вкуснейший суп из конских бобов, пахнущий и бобами, и луком, и салом, и морковкой с капустой. Она готовила такой раз в неделю и досыта кормила им Армана, который очень его любил. Среднему сыну семейства Маруа приходилось много трудиться, чтобы отопление в доме мадам Лоры работало без перебоев. Мирей не забыла упомянуть, что такой суп очень популярен в регионе озера Сен-Жан, в надежде, что кто-нибудь спросит у нее, какие блюда готовят в Тадуссаке, ее родном поселке. Однако никому из сидящих за столом это не пришло в голову, тем более в такой день, как сегодня.

После супа домоправительница подала вареное мясо ягненка с гарниром из брюквы и картофеля. В такие холода она старалась готовить наваристые, сытные кушанья.

Как и следовало ожидать, разговор снова зашел об эскападе Эрмин. Перед десертом Ханс заметил:

— Лора, дорогая, если задуматься, твоя дочь не сделала ничего плохого. У нее есть право ехать, куда она считает нужным, никого не поставив в известность, тем более меня, ведь я ей пока даже не отчим.

— Эмоции захлестнули меня, — согласилась Лора. — Но я не была рядом с дочкой, когда она росла. Я потеряла годовалую малышку, а обрела девушку. И все же продолжаю считать ее ребенком и обращаюсь с ней соответственно — как с обожаемой маленькой девочкой.

Молодая женщина ответила на слова матери ласковой понимающей улыбкой. Она ощущала усталость: нервное напряжение сказалось на ее самочувствии.

— Расскажи нам, что именно ты пела в санатории, — попросил Ханс. — Перед прослушиванием ты наверняка много репетировала?

— Да, каждое утро, — ответила Эрмин. — Я спела арию из «Лакме», потом из «Мадам Баттерфляй», а потом несколько песен из моего старого репертуара: «Ave Maria» Гуно и «У чистого ручья».

— Как бы я хотела услышать тебя, дорогая! — грустно сказала Лора. — Прошу, спой нам что-нибудь. Это всех нас помирит.

Эрмин очень хотелось порадовать мать, но при одной только мысли о том, чтобы спеть арию из какой-нибудь оперы, у нее комок встал в горле. Она отрицательно покачала головой.

— Я слишком устала, мама, — сказала она. — Завтра я спою для тебя, обещаю. Но не сегодня. И Мукки спит, я не хочу его будить.

— Хорошо, я не стану настаивать, — сказала Лора, встала и направилась в гостиную. Вид у нее был разочарованный.

Молодая женщина последовала за матерью. Она нашла ее стоящей с газетой в руке.

— Я не понимаю тебя, Эрмин, — призналась Лора. — Только что ты кричала, что жить не можешь без пения, и вот в очередной раз отказываешься спеть для меня.

— Мама, все совсем не просто! Я не прибор, который можно включить, нажав на рычажок. У меня болит живот, я очень устала. Мне нехорошо. Ты же знаешь, что такое…

— Ну конечно, ты права! — пробормотала Лора, рассматривая фотографии в газете. — Тебе плохо, а я, глупая, терзаю тебя. Прости меня! Какая ты хорошенькая на этой фотографии, где тебя сняли анфас! Со своим сияющим лицом и белокурыми волосами ты похожа на ангела!

— Маленький мальчик у меня за спиной — это Жорель, — сказала Эрмин. — Я не знала, что туберкулезом болеют в таком раннем возрасте.

Лора вздохнула. Она внимательно рассмотрела лицо ребенка, потом ее взгляд пробежал по увековеченным фотокамерой лицам трех других пансионеров. Внезапно она затаила дыхание, настолько сильным, опустошающим было изумление. Рядом с Жорелем сидел мужчина, поразительно похожий на ее первого мужа, Жослина. Правда, он был очень худ и начал лысеть. Подбородок его и щеки были тщательно выбриты. Суровое выражение глаз, очень темных, лоб, нос, очертания рта — все было таким же, как у Жослина Шардена.

— Мама, у меня случился выкидыш, — призналась Эрмин. — Я не хотела тебе говорить, но теперь чувствую, что было бы неправильно скрывать это от тебя. Мирей заботилась обо мне, утешала меня, но она при всем желании не смогла бы заменить мне мать! Я так в тебе нуждалась!

Услышав это признание, Лора издала удивленное восклицание. Отбросив газету, она протянула руки к дочери.

— Моя бедная крошка, ты уверена, что была беременна? — спросила она. — Господи, а я осыпала тебя упреками и жалобами! Иди ко мне, дорогая!

Наконец Эрмин смогла прижаться к материнской груди, выплакаться у матери на плече. Закрыв глаза, она вдыхала окутывающие Лору нежные ароматы лаванды и рисовой пудры.

— Мамочка, я тебя люблю! Прости меня! Я и Тошану расскажу правду, но я так боюсь его потерять!

— Не стоит так переживать, он не настолько упрям и непреклонен, — не без удивления заметила Лора. — Природа повелевает, мы подчиняемся. Ты ни в чем не виновата.

— Нет, наоборот, это моя вина. Я уверена, если бы не наша глупая поездка, я бы сохранила ребенка. Во вторник утром, сразу после пробуждения, у меня появились эти боли.

— Ты упала и ударилась животом?

— Нет. Но к санаторию нас везли на собачьей упряжке. Сани часто подпрыгивали на ухабах.

По телу Лоры прошла дрожь: для нее запряженные собаками сани навсегда стали символом самых драматических моментов ее жизни. На таких санях она проехала многие сотни километров. Нахлынули воспоминания, причем ей казалось, что все это случилось буквально вчера: Жослин направляет собак во враждебную заснеженную бесконечность, а она сидит в санях, закутавшись в меха. Лицо мужа напомнило ей лицо мужчины, которого она только что видела на снимке. Лора с испугом посмотрела на газету, лежавшую на ковре.

— Может, это всего лишь задержка месячных, — сказала она, стараясь, чтобы голос прозвучал как можно спокойнее.