Стеклянный лес - Синтия Суонсон

Странно. С каких это пор Генри обзавелся друзьями? Может, познакомился с этими людьми, когда выполнял ремонтные работы?

– Если честно, я не знаю, почему он захотел туда поехать, – призналась она Руби. – Мне кажется, что большинству людей вовсе не понравилось бы находиться поблизости в такой момент. Как думаешь?

– Может, папа надеется, что Розенберги каким-то образом избегут казни? – предположила Руби.

– Нет. Он не хочет, чтобы это случилось. – Силья горько рассмеялась и добавила: – Он считает, что они должны умереть. И поехал к тюрьме, чтобы поддержать палачей.

Руби вздрогнула, и Силья тут же пожалела о своей откровенности. Ну почему она не придумала какую-нибудь невинную ложь?

– А почему папа так считает? – спросила Руби. – Они в самом деле делали это? Шпионили?

– Знаешь, многие думают, что так и было. На суде были изложены доказательства их вины. – Силья не знала, что еще сказать. – Такие решения принимают судьи и правительства, а нам приходится верить, что эти решения правильные, даже если мы с ними не согласны.

Руби посмотрела на мать своими темными, как у отца, глазами.

– Значит, ты не согласна? Не считаешь, что они должны умереть?

– Нет, – ответила Силья. – Я считаю, что это варварство. Убивать кого-то таким образом могут только в нецивилизованном обществе.

– Значит, мы нецивилизованные? – не унималась Руби. – Ты хочешь сказать, что нашей страной руководят варвары?

– Руби, я не знаю, – вздохнула Силья. – Я лишь хочу сказать, что это неправильно.

Очевидно, на следующий день Руби передала содержание этой беседы отцу, работавшему в саду, потому что Генри влетел в дом, грохнув раздвижными дверями так, что они задребезжали, и принялся обвинять жену в симпатиях Розенбергам.

– Все было совсем не так, – попыталась оправдаться Силья. – Я просто сказала, что считаю варварством казнить людей подобным образом.

– Никакое это не варварство, а патриотизм, – возразил Генри. – Тебе тоже стоило туда поехать и взять с собой Руби. Все было тихо, достойно. Никаких криков и протестов, как бывает на сборищах «левых» в Нью-Йорке и Вашингтоне.

При мысли, что Дэвид мог находиться в рядах протестующих, Силья изменилась в лице. Она знала, что многие люди – в основном коммунисты – протестовали против казни Розенбергов на демонстрациях в Нью-Йорке, Вашингтоне и других городах. Несмотря на то что несколько лет назад Дэвид сказал ей, что приехал на концерт исключительно ради музыки, а не ради речей, она ничего не могла знать наверняка.

Впрочем, какое ей дело до того, участвовал Дэвид в протестах или нет, о чем думал и какие поступки совершал?

Как бы то ни было, Генри ничего не заметил.

– Каждый, кто там был, знал, что мы поступаем правильно. Каждый хотел поддержать правительство Соединенных Штатов. И ты тоже должна, Силья. – Муж топнул ногой, оставив на полу комья земли. – Прежде всего ты!

– Я? Почему это?

– Потому что эта страна многое сделала для иммигрантов, в том числе и для тебя. Приютила, дала кров, когда у тебя не было ничего.

– Генри, я здесь родилась, – напомнила Силья мужу. – Я не иммигрантка.

– Может, и так, – уступил он. – Но ты была никем и посмотри, что имеешь сейчас. Ты должна быть благодарна за все, что имеешь, а вместо этого хочешь еще больше.

– О чем ты говоришь? Чего еще я хочу?

Генри обвел рукой гостиную:

– А это как называется?

– Не слышала, чтобы ты жаловался, – огрызнулась Силья. – Ты ведь совсем не прочь находиться здесь каждый день. Не прочь жить легко и комфортно, пока я оплачиваю счета.

Генри одарил жену ледяным взглядом.

– Ты оплачиваешь счета? А как же моя работа?

Силья горько рассмеялась.

– Послушай, Генри, давай не будем обманывать друг друга.

Но едва эти слова сорвались с языка, Силья поняла, как грубо они прозвучали. Она уже открыла рот, чтобы извиниться, но Генри развернулся и вышел на улицу, нарочито тихо прикрыв за собой двери.

Силья наблюдала в окно, как он направился в сад, поднял с земли тяпку и принялся яростно уничтожать сорняки.

Никто в маленькой комнатке больше не говорил Руби, что курить нельзя, поэтому она, чиркнув отцовской зажигалкой, медленно, смакуя каждую затяжку, закурила одну сигарету, потом еще одну, а после нее наверняка закурит и третью. Наконец ей надоело сидеть просто так и она принялась мерить комнату шагами. Подойдя к одной из стен и вонзив ногти в свежеокрашенную поверхность, Руби заметила, что, если надавить посильнее, на стене остаются царапины, поэтому продолжила ходить по комнате кругами, вонзая ногти в стены все сильнее и сильнее.

Руби не представляла, сколько времени прошло с того момента, как ее оставили одну, – час, три или целый день? В помещении не было часов, а наручные Руби не носила. Но ведь ее не могут оставить здесь навсегда, верно? Эта комната не тюремная камера. Руби была не глупа и имела представление, как должна выглядеть настоящая камера.

Обычно одиночество ее не напрягало, но сейчас Руби почему-то почувствовала себя одиноко. Она начала скучать по дяде Полу и даже засомневалась, вернется ли он.

Может, дядя Пол решил бросить ее здесь?

В начальной школе дети часто сплетничали о дяде Поле, хотя и знали, что он живет с миссис Хоук.

Гарри Листер, отвратительный как грех и тощий точно сорняк, как-то сказал Руби, что ее дядя питает слабость к молоденьким девочкам и именно поэтому был вынужден уехать из Стоункилла.

– Чушь собачья, – ответила Руби, собираясь уйти.

– Ты уходишь, потому что знаешь, что это правда! – крикнул Гарри ей вслед.

– Заткнись, придурок! – огрызнулась Руби, но мальчишка лишь рассмеялся в ответ.

Тогда она быстро подошла к обидчику, что есть силы ударила его кулаком в челюсть и, прежде чем он успел перевести дыхание, убежала прочь.

Отец Гарри Листера был одним из тех рабочих, кто строил стеклянную «клетку». Руби ненавидела его, хотя гадости про дядю Пола говорил не он, а его сын. Но ведь где-то же Гарри это услышал, верно?

Сейчас все изменилось. Руби стала старше и понимала дядю Пола гораздо лучше, чем в те времена, когда была совсем ребенком.

1954–1957 годы

Меньше чем через год после переезда в новый дом Генри пожелал поселиться в комнате для гостей, заявив:

– Дом такой большой, что мы можем обзавестись личным пространством.

Стало быть, вот он – конец отношений? Брак, который, по сути, никогда таковым не являлся, пришел к своему логическому завершению? Силья была уверена, что это первый шаг к тому, чтобы расстаться с мужем окончательно.