Реальный репортер. Почему нас этому не учат на журфаке?! - Дмитрий Соколов-Митрич

Ну и раз уж здесь было произнесено слово «аграфия», то пусть будет еще два слова о ней.

Наверное, существует много способов лечения этого недуга, но я пробовал только один – тот, который подсмотрел в книге Роберта М. Персига «Дзэн и искусство ухода за мотоциклом» (кстати, рекомендую, очень хорошее чтение). Там главный герой преподает в колледже риторику и в качестве одного из упражнений предлагает ученикам описать вон ту кирпичную стену. Многие тут же впадают в аграфический ступор и не могут выдать ни слова. Тогда он предлагает описать им в этой стене каждый кирпич отдельно. Это задание оказывается выполнимо, более того – по мере работы отдельно над каждым кирпичом студенты в конце концов выходят на описание всей стены.

В случае с репортажем это означает, что не обязательно начинать писать текст с ощущением, что вы начинаете писать текст. Просто берите любой эпизод, тот, который вас больше всего протаращил, и начинайте с него. Потом другой «кирпичик» и так далее. По мере углубления в работу обязательно придет ощущение, как выстраивать всю «стену», и аграфия отступит.

В этом заголовке не пожелание, а прогноз: семь-девять лет дают Саратову местные строители и коммунальщики. Если за это время город не выйдет из пике, его будет дешевле разрушить и построить заново. В этот сценарий заставляют поверить фотографии минувшей зимы: мертвые трамваи, тонущие в сугробах люди, задушенные сосульками дома – очень похоже на блокадный Ленинград. Но сейчас не война и город Саратов не беднее многих других. Откуда же такая деградация? Какие экономические, политические, социальные нити формируют этот клубок противоречий? Корреспондент «РР» Дмитрий Соколов-Митрич решил на месте понять технологию гибели жизненного пространства. Если ваш город тоже деградирует, то в этом репортаже вы можете просто поменять имена собственные.

Вторник, 13 часов. Проспект Кирова, напротив «Макдоналдса». Это время и место санкционированного фотопикета «Позор Саратова», который организовал двадцатидвухлетний парень Николай Асафьев со своими друзьями. Всего пару месяцев назад Николай через социальные сети обратился к землякам с призывом присылать фото, которые бы иллюстрировали, какая жопа творится в городе. В ответ люди закидали его сотнями снимков. Возникла идея сначала выйти с этими фотографиями на улицу, а затем издать одноименный альбом для раздачи влиятельным людям и гостям города. Спонсоров удалось найти в лице руководителей местного отделения ЛДПР.

– Не боишься, что сейчас тебя городские патриоты порвут на георгиевские ленточки?

В ответ на мой вопрос Николай снисходительно улыбается:

– В Саратове теперь особая разновидность патриотизма. Патриотом считается не тот, кто любит свой город, а тот, кто его ненавидит.

Уже через полчаса я убеждаюсь, что это правда. Проходящие мимо люди рассматривают снимки чуть ли не аплодируя. Записи в книге отзывов: «Город опозорен по праву!», «Мы устали здесь жить!», «Не хотим Засратова! Хотим Саратова!»

– Люди уже привыкли к тому, что с каждым годом все хуже и хуже, – как к инфляции, – продолжает Николай, отделавшись от очередного комплимента. – Но минувшая зима – это был уже полный обвал котировок. Трамваи как умерли в декабре, так и не ходили до самой оттепели. Вслед за ними встал и весь остальной транспорт. Дороги не чистили вообще. Под тяжестью снега постоянно рвались провода, вырубалось электричество. Трубы не выдерживали – мы то и дело сидели без воды. Двадцать тысяч горожан пострадали от гололеда. Девятнадцать человек – убитых и раненных сосульками. Настоящая коммунальная капитуляция. Мне иногда казалось, что никакой власти в городе нет вообще и сейчас сюда зайдут какие-нибудь немцы или французы.

Николай немного преувеличивает. Трамваи не ходили всего пару недель. По поводу убитых и раненых данные противоречивы. Но то, что минувшая зима в Саратове была феерической, – правда. Самым скоростным средством передвижения по городу стали собственные ноги. Чтобы успеть на работу, люди выходили из дома за два-три часа. В коридорах областного правительства, похихикивая, рассказывают историю о том, как начальник областного ГУВД Сергей Аренин, озверев в пробке, дал по телефону распоряжение найти и обезвредить виноватого. Выполнять приказ пришлось двум офицерам – майору и лейтенанту. Проведя скрупулезное расследование, они через несколько дней явились к главе администрации города Вячеславу Сомову и с чувством глубокой неловкости сообщили, что виноватый – это он. Разъяренный Сомов позвонил Аренину. Майора с лейтенантом уволили, но, когда гроза миновала, – восстановили. За проявленные героизм и мужество.

Проспект Кирова, где Николай Асафьев позорит Саратов, – это местный Арбат, одно из немногих мест в городе, которые прилично выглядят. Шаг в сторону – и картинки с фотопикета окружают тебя повсюду. Для каждого времени года у брошенного на коммунальный произвол Саратова есть свое меню стихийных бедствий. Зимой это гололед, пробки и сосульки. Ранней весной и осенью – вода, которая превращает улицы и площади в реки и озера. А летом – пыль. В этом горячем пыльном компоте барахтаются красивые девушки и хорошие машины, которые безмолвно свидетельствуют о том, что саратовская неустроенность – проблема не экономическая.

Сажусь на трамвай, еду в Ленинский район, чтобы проверить адекватность местной поговорки, будто после Третьей Дачной жизни нет. Дачные, с первой по десятую, – это остановки, которыми измеряется расстояние от центра города до северной окраины. Слева от проспекта Пятидесятилетия Октября жилые массивы, справа – вереница бывших гигантов ВПК, раздробленных теперь на офисы и мелкие предприятия. В СССР Саратов был одним из главных центров точного приборостроения. Заводам принадлежали две трети жилого фонда, дорог, социалки. Военно-техническая интеллигенция управляла городом не идеально, но сносно. Когда же все это рухнуло, саратовской коммуналке пришлось заново учиться ходить. Но за двадцать лет, прошедших с тех пор, во многих других городах, оказавшихся в схожей ситуации, ходить все-таки научились. Здесь – до сих пор ползают.

Вторая Дачная. Район двухэтажек, построенных немецкими военнопленными. Знакомые всей стране здания здесь больше похожи на сгнившие грибы, которые вот-вот развалятся без посторонней помощи. Во дворах горы мусора, открытые люки, разбитые фонари. Весеннюю серость разбавляют яркие пятна рекламы на подъездах. Мелкие разноцветные стикеры – «Досуг», «Детка», «Отдых» – похожи на диатез. Проституток догоняют наркологи со своими двусмысленными объявлениями: «Наркомания? Не проблема!» Струю позитива добавляет лишь реклама услуг по перевозкам и переноскам: «Всегда трезвые грузчики!»

Третья Дачная. Окруженный пятиэтажками Славянский рынок. Какой-то чудовищный пластиково-алюминиевый полип. Четвертая Дачная. Пятиэтажки становятся девятиэтажками, двенадцатиэтажками и даже иногда новостройками, но пейзаж еще хуже. Шестая Дачная. Обмотанные черт знает чем текущие трубы, торчащая из земли бесформенная арматура (остатки детской площадки): если ты немолод, передвижение по такой местности – опасный для жизни вид спорта. Каким-то чудом здесь еще действует клуб любителей бега для тех, кому за пятьдесят. Вон как раз бежит стайка пенсионеров, лавируя между ямами и темными личностями. Нет, поговорка не права. Жизнь после Третьей Дачной все-таки есть. Но города нет. Люди и дома – это еще не город. Это просто люди и дома. А город – это система управления. Где она?