Точка после «ять» - Виктория и Сергей Журавлевы

визгом сновавших взад-вперед по длинному полутемному коридору детей, бедно одетых, неумытых и, похоже, неделю нечесаных.

Спросив у пробегавшего мимо меня рыжего и веснушчатого сорванца лет восьми, где тут комнаты Бородина, я постучал набалдашником трости в указанную мальчишкой дверь.

Та распахнулась, и я шагнул внутрь, в некое подобие большой гостиной, которая облезлыми складными ширмами была поделена еще на несколько помещений. Навстречу мне раскачивавшейся походкой, держась рукой за стену, вышел одетый в мятый и грязный сюртук худощавый мужчина с седыми свалявшимися волосами. Он кивнул мне в знак приветствия и уставился на меня мутным остекленевшим взглядом.

«А еще ведь и до полудня далеко, – с досадой подумал я. – Да уж, слова такого свидетеля едва ли воспримет всерьез даже самый лояльный суд…»

Я назвал себя и кратко объяснил цель своего визита.

Бородин испуганно взглянул на меня и дрожащим голосом пролепетал:

– Вы совершенно напрасно п-пришли сюда, ваше-с… с-степенство! Я, увы, никак н-не могу в-вам помочь… У меня нет н-никаких с-сведений о господине Огибалове. Я с ним и не з-знался толком: так, пару кружечек в кабаке п-пропустили, и все! А после х-хорошей попойки я разве вспомню что?

– А как же Алоизий Капитонович говорит, что…

– Алоизий К-Капитонович изволили напутать-с! Я н-ничего такого н-никому и никогда не г-говорил!.. Разве мне до разговоров, м-милостивый государь? У меня ч-четверо детей по лавкам, да с-супруга вдобавок вот уж год как нездорова. Н-нервическое у нее что-то, да и легкие слабы – второй м-месяц с постели не в-встает, – и без того красные глаза Бородина заслезились.

С трудом подавив в себе брезгливость, я попытался продолжить беседу:

– Послушайте, уважаемый! Дело тут серьезное, и хоть что-то из разговора с Огибаловым вы наверняка вспомните…

Из-за перегородки послышался сиплый сухой кашель.

– Нет, ваше с-степенство, нет!.. – замотал головой Бородин. – Я никак и ничем не с-смогу вам помочь. Четверо детей! Жена больна! Я уже п-почти совсем завязал с т-трактирами и выпивкой. Мне, ей-богу, совсем н-нынче не до этого…

Возвращался в гостиницу я в довольно скверном настроении. Нет, не могу сказать, что мой утренний моцион по крученым переулкам бедняцких слобод прошел впустую, однако выяснить о моем деле мне все же удалось немногое. Единственную мою зацепку – Стратона Огибалова – теперь мне, похоже, предстояло искать почти что у черта на куличках: на нефтяных месторождениях вблизи русской крепости Грозная, что стоит где-то в северной части Большого Кавказского хребта…

Сворачивая на бульвар, я заметил шагавшего невдалеке несколько растрепанного долговязого молодого человека в студенческом платье и в фуражке, из-под которой выбивались строптивые темные вихры. Все бы ничего – юноша как юноша… Однако я вдруг вспомнил, что сегодня уже встречал его на улице, выходя ранним утром из дверей гостиницы Прилепского, в которой я по прежней привычке остановился.

Я пошел чуть быстрее. Молодой человек тоже прибавил ходу.

Я перешел на другую сторону бульвара. Незнакомец, не отставая, последовал за мной.

Я зашел в булочную и, косясь через стекло витрины на моего преследователя, оставшегося снаружи, почти четверть часа разглядывал красовавшиеся на прилавке корзинки со свежими ароматными кренделями, бубликами, витушками, маковыми треугольничками и леденцами на палочках. Потом, купив на пятак фунтик с орехами, я шагнул за дверь и, обойдя соглядатая, пошел прочь, с усмешкой слушая, как тот с показной увлеченностью торгуется с разносчиком из-за кулька сушеной воблы.

Дойдя до перекрестка, я свернул налево, потом направо и еще раз налево. Улицы, переулки, здания, ограды, полосатые черно-белые будки сторожей, приземистые столбики коновязей – все это теперь вертелось вокруг меня, кружа голову и сбивая с дороги.

Шмыгнув в очередной переулок, я обернулся и увидел, что незнакомец снова шествует за мной – теперь, правда, уже в почтительном отдалении.

Я никогда не мог назвать себя любителем оружия, я всегда сторонился его, однако теперь, к немалому своему удивлению, я несколько пожалел о том, что у меня нет в кармане или за пазухой чего-нибудь вредоносного, чем я бы мог защитить себя. Впрочем…

Юркнув в ближайший тупичок, я отбросил в сторону фунтик с орехами и прижался спиной к деревянной усадебной ограде. Небольшая береза, росшая тут прямо у забора, оказалась для меня удобным укрытием.

Через несколько мгновений мой преследователь показался в проулке. Он успел сделать вперед лишь пару шагов перед тем, как я, вынырнув из-за ствола дерева, схватил юношу за отвороты его студенческой шинели и прижал спиной к доскам ограды.

– Что вам от меня нужно, милейший? – прошипел я, придавив его грудь своей тростью. – Какого черта вы уже который час ходите за мной хвостом?

– Вы… Вы все не так поняли! Это просто недоразумение, – прохрипел в ответ студент, от тычка об забор уронив в придорожную грязь свою фуражку.

– Тогда сейчас – самый подходящий момент объясниться!

– Пустите! Я… Я от Аглаи…

Я опустил трость.

– Простите меня, Марк Антонович! Я сам во всем виноват, – проговорил студент, поднимая с земли свой головной убор и пытаясь привести его в порядок. – Но я не был уверен, что это именно вы…

– Кто вы такой? – спросил я его.

– Позвольте представиться, – поклонился мне незнакомец, – Андрей Федорович Данилевский.

Я вдруг вспомнил страницы дневника молодого Барсеньева…

– Вы друг Аглаи? – я протянул студенту свой платок.

– Не то чтобы друг… Скорее, просто знакомый. Она написала мне записку, сообщив о том, что вы приехали.

– Зачем я вам понадобился?

– Я хотел бы говорить с вами о Барсеньевых…

Я огляделся по сторонам:

– Здесь не самое удачное место для подобного разговора…

– Но это очень важно, – возразил Данилевский.

– Я понимаю. Гм… Ну, хорошо! Полагаю, что мне сейчас не повредит добрый обед с хорошим шницелем и горячим чаем.

– Осмелюсь порекомендовать пару весьма приличных заведений…

– Прошу вас, сделайте одолжение! – буркнул я, озираясь. – Но сперва нам нужно отсюда выбраться: удирая от вас, я, похоже, окончательно заблудился в этих ваших московских кривоколенных переулках…

– Об этом не извольте беспокоиться, – улыбнулся Данилевский, натягивая на голову фуражку. – Город сей я знаю как свои пять пальцев!

– Тогда ведите! И желательно, чтобы поближе к Прилепскому.

– Хорошо-хорошо, ваше степенство!

Мы пошли вместе.

Помолчав дорогой несколько минут, я спросил:

– Так зачем все же вы за мной следили?

Данилевский опустил глаза:

– Аглая Петровна написала мне, что вы изучаете дело о наследстве Савельева, и что я могу оказаться вам полезным, а для меня это очень важно. Похоже, она доверяет вам. Но я хотел сперва присмотреться…

– И что же, присмотрелись?

Он остановился и поднял на меня взгляд:

– Присмотрелся.

Я обернулся:

– И что