Красная перчатка - Холли Блэк

Когда, интересно, она решила его убить? Наверное, уже после Атлантик-Сити, ведь не могла же она тогда знать о его сделке с федералами. Видимо, пришла к нему в квартиру и увидела бумаги. Нет, брат не мог так сглупить. Увидела, как с ним беседуют Хант и Джонс? Фэбээровцы — про них же все понятно с первого взгляда.

Но убивать за такое? Зачем?

Дом принадлежит моей матери, и плащ висит в ее шкафу, а значит — это ее плащ.

И пистолет тоже.

В понедельник утром встречаю Лилу по пути на французский. Девушка смотрит на меня с обожанием и улыбается. Мне страшно не нравится, что она так от меня зависит, но к отвращению примешивается и мерзкое удовлетворение: ведь Лила думает только обо мне. Нехорошо, нужно держать чувства под контролем.

— Ты была в квартире Филипа?

Она неуверенно открывает рот — наверняка сейчас что-нибудь соврет.

— Я нашел твою сигарету.

— Где?

Лила обнимает себя за плечи, словно пытаясь защититься от вопросов.

— А ты как думаешь? В пепельнице.

Мрачнеет. Надо срочно менять стратегию. Девушка закрылась от меня, как будто в доме заперли все окна и двери — не войдешь.

— Скажи, что это не твоя сигарета, и я поверю.

Черта с два поверю, точно ее «Житан». Но в запертый дом попасть проще всего, если тебя впустят через парадную дверь.

— Мне надо на урок. Встретимся на улице во время обеденного перерыва.

Мчусь на свой французский. Мы переводим отрывок из Бальзака: «La puissance ne consiste pas a frapper fort ou souvent, mais a frapper juste».

«Главное — не в силе или частоте, но в меткости».[3]

Лила ждет меня возле столовой. Короткие светлые волосы сияют на солнце, как нимб. При ходьбе юбка чуть задирается, открывая краешек белых чулок. Я старательно отвожу глаза.

— Привет.

— Сам ты привет.

Она улыбается своей сумасшедшей голодной улыбкой. Все обдумала, собралась и определилась, что рассказать, а о чем умолчать. Засовываю руки в перчатках поглубже в карманы.

— Итак. Не знал, что ты все еще куришь.

— Давай прогуляемся.

Мы, не торопясь, идем по направлению к библиотеке.

— Летом начала. Курить. Не хотела, но в компании отца все вечно курят. И руки надо чем-то занять.

— Понятно.

— Трудно бросить. Даже здесь, в Уоллингфорде. Я обычно беру рулон бумажных полотенец, засовываю туда такие одноразовые тряпочки для протирки пыли и выдыхаю в них дым. А потом по сто раз чищу зубы.

— Для легких вредно.

— Я курю, только когда сильно волнуюсь.

— Например, в квартире убитого?

Лила торопливо кивает, смотрит на меня странным взглядом.

— Вроде того. У него дома было кое-что, и я не хотела, чтобы этот предмет нашли. Труп.

— Труп?

— Один из тех, кого ты… превратил. Я знаю, существуют способы проверить — настоящий амулет или поддельный. Так что полиция или федералы наверняка могут определить и заколдованный предмет. Я волновалась за тебя.

— Почему же ничего не сказала?

— Идиот, я хотела, чтоб ты меня полюбил. — Глаза у Лилы так и горят. — Думала сделать для тебя что-нибудь по-настоящему важное. Кассель, я собиралась тебя спасти и тем самым завоевать. Понял теперь? Господи, как это все ужасно.

Я молчу, не понимая, почему она так разозлилась, а потом до меня доходит — ей же стыдно.

— Но благодарность и любовь — разные вещи.

— Мне ли не знать, я сама тебе благодарна и терпеть этого не могу.

— Ты же больше ничего такого для меня не делала? — спрашиваю я сурово. — Брата не убивала, например?

— Нет!

— У тебя были причины.

Вспоминаю тот разговор — на кухне у Даники.

— Я рада, что он мертв, ну и что? И я не отдавала никаких приказов, если ты об этом. Агенты, да? Фэбээровцы тебе сказали, что я убила Филипа?

Вид у меня, наверное, очень нелепый, потому что она смеется.

— Забыл, что мы в одной школе учимся? Всем уже известно, как тебя в наручниках затолкали на заднее сиденье черной машины какие-то бугаи в костюмах и темных очках.

— И каковы версии?

— Ходят слухи, что ты крыса. Но никто ни в чем пока не уверен.

Я испускаю жалостливый стон.

— Сам не знаю, чего этим бугаям от меня надо было. Прости, что донимал тебя с сигаретой. Просто я должен был узнать правду.

— Ты пользуешься популярностью. Всем подавай Касселя.

Оглядываюсь вокруг — библиотека осталась позади, а мы уже почти зашли в лесочек за школой. Разворачиваемся и тихо идем назад, поглощенные каждый своими мыслями.

Мне так хочется взять ее за руку, но я сдерживаюсь. Получится нечестно — она ведь не сможет отказать.

Сэм останавливает меня в коридоре перед уроком физики.

— Слыхал? Грег Хармсфорд съехал с катушек и раздолбал собственный ноутбук.

— Когда? За обедом?

— Вчера ночью. В общежитии все проснулись от страшного шума, когда он топил его в раковине. Монитор весь в трещинах — словно он по нему колотил. У парня серьезные психологические проблемы.

Сэм не выдерживает и заливается смехом. Я ухмыляюсь.

— Утверждает, что все это натворил во сне. Плагиатор — передирает твою историю. Все видели — у него глаза были открыты.

Улыбка сползает с моего лица.

— Так Грег ходил во сне?

— Притворялся.

А что, интересно, делала Лила, пока я с ее отцом разъезжал на черном «Кадиллаке»? Представляю, как она вошла в комнату Хармсфорда, как он сам ее впустил, как девушка медленно сняла перчатку и погладила его по затылку.

Сэм говорит еще что-то.

Но тут, слава богу, звенит звонок, и я убегаю на урок. Йонадаб сегодня рассказывает про инерцию, о том, как трудно бывает остановить механизм, если он уже запущен.

После урока Даника выбегает из кабинета физики и встает под дверью класса, где у Сэма только что закончился урок. По ее отчаянному виду все ясно — он с ней не разговаривает.

— Пожалуйста, — умоляет девушка, прижав к груди учебники, но сосед целеустремленно проходит мимо.

Глаза у Даники красные и заплаканные.

— Все будет хорошо, — утешаю я ее, хотя совсем не уверен в своих словах, просто так принято говорить.