Мотылек - Анри Шарьер

Через три часа тропа, прежде извилистая, пошла прямо, и в конце ее показался всадник. На нем огромная соломенная шляпа, высокие сапоги, вместо брюк короткие кожаные шорты, зеленая рубашка и выцветшая куртка, тоже зеленая. У него прекрасная винтовка и большущий револьвер, болтавшийся на поясе.

– Caramba! Antonio, nijo mío! (Антонио, сынок.)

Антонио узнал всадника еще издали, но не подавал вида и мне не сказал ни слова. Но я это все-таки почувствовал. Мощный краснорожий детина лет сорока слез с лошади. Они поравнялись и обеими руками крепко похлопали друг друга по плечам. Позже мне часто приходилось сталкиваться с таким видом дружеского объятия.

– Кто это?

– Campañero de fuga (товарищ по побегу). Француз.

– Куда идете?

– Как можно ближе к рыбакам-индейцам. Он хочет через их земли добраться до Венесуэлы, а оттуда возвратиться на Кюрасао или попасть на Арубу.

– Индейцы гуахира – плохие люди, – сказал человек. – Ты безоружен. Toma (возьми).

Он протянул мне кинжал с рукояткой из отполированного рога в кожаных ножнах. Мы присели на край тропы. Я снял ботинки. Ноги были страшно сбиты и кровоточили. Антонио и всадник о чем-то быстро разговаривали. Было видно, что им не нравится моя идея пробираться через земли индейцев гуахира. Антонио сделал мне знак, чтобы я подошел к лошади, а ботинки на шнурках перекинул через плечо. Босиком для меня будет лучше: ноги отдохнут и раны подсохнут. Все это он довел до моего сознания с помощью жестов. Всадник сел на лошадь, Антонио пожал мне руку и, прежде чем я успел что-то сообразить, оказался верхом за спиной друга Антонио, а лошадь уже неслась вскачь. Скакали целый день и целую ночь. Время от времени он останавливал лошадь и протягивал мне бутылку анисовой водки. Я делал небольшой глоток. На рассвете он натянул поводья. Вставало солнце. Он дал мне кусок сыра, твердого как камень, две галеты, шесть листьев коки и специальный непромокаемый мешочек для них. Затем, обняв меня на прощанье и похлопав по плечам, как он проделал до того с Антонио, снова вскочил на лошадь и умчался во весь опор.

Я шел до часа пополудни. Буш кончился. Кругом ни единого деревца. Лазурное море блестело под яркими лучами солнца. Шагал я босиком, ботинки болтались на левом плече. Уже хотел было прилечь и отдохнуть, как вдруг заметил в стороне от моря группу из пяти-шести деревьев, а может быть, и скал. Попытался определить расстояние до них. Километров десять. Выбрал самый большой лист коки и принялся жевать. Затем снова пустился в дорогу и шел довольно быстро. Через час я убедился, что это были хижины, крытые соломой или светло-коричневыми листьями. Над одной хижиной поднимался дым. Затем я увидел людей. Они тоже меня заметили. Одна группа кричала и махала руками в сторону моря. Теперь я уже мог их видеть и слышать совершенно отчетливо. Посмотрел на море и увидел четыре лодки, спешившие к берегу. Из них вышло человек десять. Все собрались у хижин и смотрели в мою сторону. Я ясно видел, что все мужчины и женщины голые, только причинные места чем-то были прикрыты. Я медленно шел к ним. Трое мужчин стояли, опираясь на луки, держа стрелы в руках. Люди не проявляли ни враждебности, ни дружелюбия. Навстречу с лаем выскочила собака и яростно набросилась на меня. Она вцепилась в ногу чуть ниже икры и вырвала кусок ткани из штанины. Собака снова приготовилась напасть, но в этот момент ее сзади ударила маленькая стрела, прилетевшая бог весть откуда. Позже я узнал, что ее выпустили из духового ружья. Собака взвизгнула и удрала в хижину. Я подошел поближе, прихрамывая, поскольку собака меня все-таки здорово укусила. Теперь от людей меня отделяло не более десяти метров. Никто из них не двинулся с места и даже не пошевелился. Никто не заговорил со мной. Дети держались за спинами матерей. Какое великолепие обнаженных мускулистых тел цвета меди! У женщин высокие, упругие, выступающие вперед груди с огромными сосками. Только у одной грудь тяжелая и обвисшая.

Среди мужчин один особенно выделялся своим благородством; черты лица у него были мужественные и правильные. Чувствовалось, что он пользуется большой властью, поэтому я, не раздумывая, направился к нему. У него не было ни лука, ни стрел. Мы с ним были одного роста; волосы у него аккуратно пострижены, а тяжелая челка ниспадает до бровей. Волосы, черные как смоль, с темно-красным отливом, прикрывают уши до самых мочек. Стальные серые глаза. На груди, руках и ногах волосяной покров отсутствует полностью. Сильные мускулистые бедра, стройные, словно точеные, медно-красные ноги. Он босиком. Мне оставалось сделать три шага, но тут я остановился. Он шагнул вперед и стал смотреть на меня в упор. Изучение продолжалось минуты две. Затем он улыбнулся и рукой коснулся моего плеча. Теперь каждый подходил ко мне и трогал, а одна молодая женщина взяла меня за руку и отвела в тень одной из хижин. Там она закатала мне штанину. Все расселись вокруг. Один индеец протянул мне зажженную сигару. Я взял ее и стал курить. То, как я это делал, их очень рассмешило. Индейцы – мужчины и женщины, – когда курят, держат зажженный конец во рту. Рана больше не кровоточила, но небольшой кусочек мяса из ноги собака успела-таки оттяпать. Женщина выщипала волосы вокруг раны и промыла ее морской водой, за которой успела сходить маленькая девочка. Промывая рану, женщина одновременно надавливала пальцами на нее со всех сторон, чтобы как можно больше выступило крови. Она не удовлетворилась результатом. Взяв заостренный кусочек железа, женщина проскребла им каждую дырочку, расширяя рану. Я крепился, чтобы не дергаться, ведь за мной наблюдало много глаз. Еще одна девушка захотела помочь, но первая резко ее оттолкнула. Все засмеялись, а я сообразил, что такой жест против другой мог означать только то, что я стал ее исключительной собственностью. Вот почему ее реакция позабавила остальных. Затем «моя» женщина обрезала у брюк обе штанины выше колен. Кто-то принес ей водорослей. Она обработала их на камне, приложила к ране и привязала тряпками, только что оторванными от моих злополучных брюк, осталась довольна своей работой и жестом пригласила меня встать.

Я поднялся на ноги и стал снимать куртку. И тут она увидела в вырезе рубашки мотылька, вытатуированного пониже шеи. Женщина принялась внимательно разглядывать и увидела еще наколки. Она сама сняла с меня рубашку, чтобы лучше рассмотреть остальные рисунки. Всех, и мужчин, и женщин, художественное оформление моего тела живо заинтересовало. На груди справа – солдат штрафного батальона, слева – лицо женщины, на животе – голова тигра, на спине – распятый матрос. А через всю поясницу была изображена охота на тигров с охотниками, пальмами, слонами и тиграми. Мужчины, увидев такое обилие наколок, растолкали женщин и принялись медленно и внимательно рассматривать, дотрагиваясь рукой до каждого рисунка. Вождь говорил, и только после него высказывали свое мнение остальные. С этого момента мужчины приняли меня за своего. Женщины сделали это раньше, когда вождь улыбнулся и коснулся моего плеча.

Мы направились в самую большую хижину. Вид ее совершенно поразил меня. По форме она была круглой и представляла собой глинобитное сооружение кирпичного цвета. В ней было восемь дверей. Внутри хижины с балок свешивались великолепные гамаки, сплетенные из разноцветной чистой шерсти. В центре размещался круглый плоский и гладкий камень коричневого цвета, а вокруг него – такие же камни для сидения. К стене приставлены несколько двустволок и палаш. Повсюду развешены луки всевозможных размеров. Я также заметил черепаший панцирь, да такой огромный, что в нем легко мог бы улечься человек; печную трубу, прекрасно сложенную из плотно пригнанных друг к другу камней без всякой замазки; стол, на котором стоит половинка высушенной бутылочной тыквы, а в тыкве – две или три горсти жемчуга. Мне поднесли напиток в деревянной миске – это был сброженный фруктовый сок, горьковато-сладкий и очень вкусный. Затем мне подали на банановом листе большую рыбину, испеченную на угольях. Рыба весила килограмма два. Пригласили отведать, и я стал медленно есть. После того как я управился с рыбным деликатесом, молодая индианка взяла меня за локоть и повела к морю, где я вымыл руки и лицо и прополоскал рот морской водой. Затем мы возвратились. Расселись в кружок, индианка села рядом со мной, положив мне руку на ногу. Жестами и словами мы пытались обменяться хоть какими-то сведениями о том, что собой представляет каждая из сторон.