Ненаглядный призрак - Игорь Сахновский

Впрочем, иногда разносилась весть, что госпожа отказывается от еды по причине сильной тошноты, хотя, возможно, это делалось притворно. Говаривали, что в подаренном Бьянке палаццо тайно были поселены сразу несколько беременных женщин, из которых первая родившая на свет мальчика обречена уступить его госпоже.

Помимо сказанных узниц в эту же тайну была посвящена служанка по имени Джованна, что приглядывала за роженицами, и только ей одной звёзды позволили убежать и скрыться, когда Бьянка в своём безумии наняла убийцу, дабы умертвить всех соучастных женщин, для чего сама же отправилась ночью к мосту Понте Веккио заплатить хладнокровному душегубу за безвинную кровь.

Неведомо кто, а возможно, сказанная служанка Джованна перед побегом успела доложить кардиналу Фердинанду о затее с новорождённым. Рассказывают ещё, был один скрытый пособник Бьянки, монах из францисканского монастыря, каковой монах молча ждал своего часа.

Говорят, разыгрывая роды, Бьянка начала стонать и кричать, тогда как поблизости от её спальни, в передней прохаживался кардинал Фердинанд, делая вид, что читает требник. Время шло, герцогине становилось всё хуже, и наконец она велела позвать своего духовника, поскольку желала причаститься. Вскоре явился подговорённый францисканец, готовый услужить госпоже, но Фердинанд остановил монаха у дверей спальни, обняв его с необычайной сердечностью и со словами: «Благодарю, святой отец, что пришли! Видно, без вашей помощи герцогиня уже никак не могла обойтись». И притом, не разнимая объятий, нащупал под рясой ребёночка. После чего двулично вскричал: «Хвала Господу, герцогиня принесла наследника!» И, раз Бьянка заслышала таковые слова, она уразумела, что Фердинанд раскусил хитрость, а значит, волен, когда пожелает, предать дело позорной огласке и вконец погубить её жизнь.

Но Бьянка Капелло и тут переборола судьбу. Немного позже, говорят, она сама призналась мужу в обмане и вымолила у него прощение, чередуя слёзы и неумеренные ласки, разжигающие похоть. К тому времени младенец, названный Антонио Медичи, уже был признан законным сыном герцога, получив титул наследника.

Простым людям вроде меня трудно постигнуть, зачем знатные особы, вкусив наяву от любых щедрот, поступают со своей жизнью именно так, а не иначе. Зачем они обустраивают для себя столь роскошный адский вход? Разве это объяснить одной лишь ненасытностью?

Ведь у них, всемогущих, как и у меня, глядящего снизу вверх, желудок вмещает не более кушаний, чем ему положено вместить. А что касается прелестей власти, то сказанные прелести находятся выше моих разумений. Но неужто великих мира сего не тревожит, в каком виде, в чистом или непотребном, они вернут небесам свою душу, взятую взаймы?

Страшный конец истории Бьянки Капелло приключился во время празднества в Поджо-а-Кайано, одном из чудеснейших имений флорентийских герцогов, разукрашенном, как говорят, искусным и достославным Понтормо.

Бьянка с её злейшим недругом, кардиналом Фердинандом, уже давно делали вид, что подружились, и частенько трапезничали за одним семейным столом. Вот и в тот вечер после охотничьих забав кардинал приглашён был на угощение, и, дабы выказать особенную любезность, герцогиня, говорят, собственноручно приготовила его любимые пирожные.

Но Фердинанд, будучи якобы не в духе, невзирая на слишком настойчивые уговоры невестки, даже не прикасался к лакомству. Тогда Франческо Медичи, подсмеиваясь над братом: «Что ж, дескать, боишься всего на свете?», сам тут же отведал кушанье. И Бьянка, бледнея, немедленно тоже взяла себе кусочек. А вскоре оба они катались по полу, сжигаемые изнутри адскими мучениями, крича и умоляя позвать врача, но люди кардинала по его указанью встали у дверей, дабы не допустить ничьей помощи.

Уже на следующий день Фердинанд Медичи сделался великим герцогом Тосканы. Тело его несчастного брата, накормленного ядом из рук обожаемой жены, упокоилось в церкви Сан-Лоренцо, пусть земля ему пухом. А прах самой Бьянки Капелло похоронили в неизвестном месте и отовсюду, со всех дворцов сбили и стёрли торжественные вензеля с её именем.

Нынче утром, проходя безлюдной, тихой Пьяццеттой, я подумал, а может ли случиться так, что мой любимый Сан-Теодоро вдруг устанет вздымать копьё и оно уткнётся в землю, злодеяния останутся без наказаний, а внимательное божеское око с печальным разочарованьем отвернётся от нас?

Если так произойдёт, догадаемся ли мы сами об этом, или же подсказкой нам будет то, что вся Лагуна захлебнётся высокой водой, даже серебристые главы Сан-Марко скроются в подводной темноте, и только рыбы смогут ими любоваться? Один Бог знает.

У меня же пока имеется последняя подсказка и путеводная примета, когда я в утренних сумерках прохожу над спящими каналами: если я приду и постучу точно в назначенный час, то хозяйки будут ставить тесто и в их домах начнётся правильный день.

(1982 год)

Я родился в такси. В нашем городе в те годы поездка на такси была редкой, малодоступной роскошью. Заведомо невыгодных клиентов водители игнорировали, как лиственный мусор на обочине.

Но отец сказал надменному таксисту, что в случае чего может расшибить ему башку. Опыт расшибания голов у отца уже имелся, как и отсиженный за это срок. Благодаря такому обстоятельству моя мама успела родить не на пыльном асфальте улицы Советской, а на заднем сиденье автомобиля «Волга».

Когда мне было три месяца от роду, отцу вдруг захотелось понянчить сыночка, он взял меня на руки и вышел на балкон. Мы жили на четвёртом этаже панельной пятиэтажки. Был воскресный день. Пока отец нянчился, он успевал одновременно отхлёбывать из бутылки «Жигулёвское», прикуривать папиросу и громко обмениваться впечатлениями о погоде с соседом, который стоял под нами, на балконе второго этажа. К счастью, сосед в ту минуту пива не пил и руки у него были свободны. Поэтому, когда отец меня выронил, сосед не проявил особых чудес ловкости – он просто поймал запелёнатую вещь и сказал три слова: «Вот это класс».

Не знаю, как тот полёт повлиял на трёхмесячный организм. Скорей всего, никак. Зато всю жизнь, почти регулярно мне снится один и тот же сон: я выпадаю из чьих-то родных небрежных рук, лечу вниз, готовый убиться, но кто-то чужой внезапно ловит меня и прижимает к себе.

Незадолго до того как отца посадили в очередной раз, в семье было два счастливых момента, совпавших с двумя покупками – швейной машины «Подольск» и застеклённого полированного серванта. Обе вещи привезли из комиссионного магазина и поставили на почётные, раз и навсегда отведённые места. Мне запомнилось, как отец сипло дыхнул на полировку, протёр запотевшую дверцу рукавом и твёрдо пообещал: «Ну, вот теперь поживём».

Мама говорила, что полёты снятся, когда человек растёт.

Может быть, это и правда, но про какого-нибудь другого человека. Потому что, несмотря на летательные сны, в тринадцать лет я перестал расти – вообще перестал. Так и остался на вид подростком, учеником шестого или седьмого класса. Меня даже не взяли в армию из-за недостаточного роста и веса. Кому это понравится, если тебя в любом возрасте называют мальчиком? Поначалу сильно доставало, потом я привык.