Утомленные счастьем, или Моя случайная любовь - Юлия Шилова

За первым ударом последовал второй, за вторым — третий.Движимая злостью и обидой, я не могла остановиться, хотя понимала прекрасно,что грек уже мертв. Остекленевшие черные глаза безразлично смотрели в потолок.Волосы, слипшиеся от крови, торчали в разные стороны, как иголки у старого ежа.Толстый язык вывалился из раскрытого рта. Пенис торчал по-прежнему. Наверное,это протез…

Господи, о чем это я? В доме полно прислуги.

У ворот — вооруженная охрана. Теперь мне не выбратьсяотсюда, не выбраться никогда. Макс…

Как же ты далеко. Макс… Ладно, не время еще раскисать. Надобы одеться для порядка. Больно-то как… Кровь, везде кровь… Трусики, бриджи,топ… Голова как кружится… Сумочка, моя сумочка… Что это в ней? Кольца? Сережки?Не нужны они мне, не возьму… Забирай обратно свое добро, садист чертов!

Высыпав содержимое сумочки на грудь мертвого грека, ясобрала последние силы, на подгибающихся ногах вышла из спальни и потеряласознание.

Карета «скорой помощи» доставила меня в тюремный лазарет.Зарешеченное окно не оставляло ни малейшей надежды на побег. Впрочем, мечтать опобеге было бы глупо. Паспорта нет, из одежды одна рубашка с проставленным наней крупным фиолетовым номером: 478. Я — убийца. Убийца… Слово-то какоезловещее… Ничего, надо привыкать… Греческие законы я, конечно, не знаю, но,думаю, выбор невелик. Пожизненное — раз, вышка — два. Вот и весь сказ. Я бы,наверное, предпочла второе. Зачем мне, спрашивается, жить? Макса я не увижуникогда и даже не смогу услышать по телефону его голос. Ладно уж, пусть сажаютна электрический стул. Было бы словом с кем перекинуться на прощанье…

На соседней кровати под капельницей лежала молодая девушка.Курносый нос, волосы русые, как у меня. Нет, она не гречанка, это определенно.Но кто? Русская? Полячка? Она-то сюда как загремела?

Размышления мои прервала вошедшая в палату медсестра. Ну имымра! Специально, что ли, таких в тюрьму набирают? Посмотрев на меня, «мымра»удовлетворенно кивнула и, растянув тонкие губы в жалкое подобие улыбки, сделалакому-то приглашающий жест. Так, начинается, невольно подобралась я.Следователя, наверное, прислали. А может, консул пришел?

Вместо консула, распространяя запах дорогих сигарет ихорошего одеколона, в палату вошли двое мужчин. Один из них в полицейскойформе, другой — в штатском. Прежде всего мне подсунули какие-то бумаги, и я, нечитая, подписала их.

Удовлетворенно хмыкнув, полицейский положил их в кожануюпапку и сел на придвинутый «мымрой» стул.

— Нам удалось предположительно установить вашу фамилию,имя и отчество, — на ломаном русском языке сказал мужчина вштатском. — Хотелось бы уточнить дополнительно цель вашего визита.

Опустив глаза, я промолчала.

— Известно ли вам, кого именно вы убили? —продолжил допрос переводчик.

«Мымра» и ему предложила сесть.

— Конечно, известно, — криво ухмыльнуласья. — Сексуального извращенца.

Переводчик что-то сказал полицейскому и тот записал это всвой блокнот.

— Какие у вас были отношения? — вновь спросилпереводчик.

— Он платил мне за секс.

— Вы русская проститутка?

— Да, я русская проститутка, — спокойно ответилая.

— И сколько он вам платил?

— Тысячу долларов за ночь. Остальное перепадало моемусутенеру.

Мужчины удивленно переглянулись и быстро залопоталипо-гречески. «Впечатлениями обмениваются, гады», — равнодушно подумала я иотвернулась к окну.

— А зачем вы его убили? — прозвучал следующийвопрос.

— Зачем? А что бы вы сделали на моем месте?

Он накинулся на меня с кулаками, а я стала защищаться. Изнаете, я получала от этого наслаждение. Ни сожаления, ни угрызений совести яне испытывала.

— Вы сделали это осознанно или в состоянии аффекта?

— Я сделала это осознанно.

— Дрянь, ты даже не представляешь, какого влиятельногочеловека ты убила!

Переводчик вскочил со стула и отвесил мне звонкую пощечину.

— Да пошел ты, — только и ответила я.

Больше в тот день меня не тревожили. После допроса другаяуже медсестра, молодая и приятная на вид, принесла мне поесть. Вот уж не знаю,как кормят в российских тюрьмах, но здешний обед мне понравился. Большой кусокзолотистого рыбного филе со слабым привкусом лимонного сока, горсткаподжаренной во фритюре картошки, свежие огурчики, сладкий компот. К этомуприлагалась горстка разноцветных таблеток, которые немедленно последовали враковину — буду я пить всякую дрянь!

Девушка на соседней кровати по-прежнему лежала без движения.А может, она умерла? — испугалась я и, поспешно вскочив, схватила ее затонкое запястье, пытаясь нащупать пульс. Нет, жива вроде… Руки холодные,исколотые, на предплечьях едва заметные синячки… Наркоманка, выходит… Повидалая таких на своем веку. Даже сама одно время пробовала дурь, но остановиласьвовремя, к счастью. Жалко, девчонка молодая, красивая… Попалась, скорее всего,за сбыт наркоты.

Постояв немного у зарешеченного окна, я растянулась поверхсуконного одеяла и, закрыв глаза, стала думать о Максе. Теперь-то он никогда неузнает, что со мной приключилось. А если бы узнал? Взорвал бы, наверное, этутюрьму к чертовой матери. Он такой, он может… Перевернувшись на бок, я уснула.

Разбудил меня удушливый запах дыма. В палате было темно, носквозь щели двери слабо просвечивал колеблющийся красноватый свет. Сомнений неоставалось, в коридоре что-то горело.

Но ведь в этом чаду можно задохнуться! Медсестра, охранники— где же они все?

Зажимая нос обеим руками, я выглянула в коридор. Охраны удверей не было. Откуда-то снизу доносились громкие крики, кажется, раздавалиськакие-то команды. Справа, со стороны лестницы, стеной наступал огонь. До негооставалось метров пять, не больше. Шаловливые язычки пламени, совсем нестрашные на вид, были еще ближе. Бежать, бежать немедленно! А как же соседка?Девчонка лежит в беспамятстве. Кто ей поможет, кто?

Подскочив к кровати наркоманки, я сбросила ее на пол иволоком, задыхаясь и кашляя в ядовитом дыму, потащила к выходу. Огромная стенаогня с ревом и свистом, достойным курьерского поезда, неслась прямо на меня.Единственный путь к отступлению был безнадежно отрезан.

Где я? В раю? Ага, попаду я туда, как же… Тело болитневыносимо. А еще говорят, что покойники ничего не чувствуют. Вам бы такое «нечувствуют»!

Жжет, везде жжет… Жжет? Ну да, я же горела.