Тот первый поцелуй - Саманта Джеймс

Мир покачнулся и завертелся перед глазами Элизабет.

— А как же те ночи, когда вас не было… Я думала, что вы с ней…

Но Морган твердо стоял на своем:

— Верьте мне. Когда я начинал свое дело, то часто работал допоздна и устроил себе в конторе небольшую спальню. Я уже много лет ею не пользовался, вот только теперь.

Элизабет все еще не могла оправиться от изумления.

— Так вот где вы были? Вот где вы проводили все ночи, а я-то думала…

Морган кивнул.

— Сначала я был зол на вас из-за того, что вы меня отвергли. А потом, когда вы поселились рядом, соблазн был слишком велик. Вы требовали, чтобы на дверь поставили замок, и я тоже подумывал об этом, потому что не надеялся на себя. Значит, у меня оставался единственный выход: держаться от вас подальше. Что я и делал.

Элизабет потеряла дар речи.

— Если бы вы только знали, сколько бессонных ночей я провел в конторе, думая о вас. Иногда я так сильно вас желал, что думал, сойду с ума.

Морган ее желал. Он ее желал. Это было непостижимо, невероятно. И пока ее ум пытался разобраться в обрушившемся на нее потоке новостей, ее тело начало жить своей отдельной жизнью. Внезапно, словно помимо воли, ее рука коснулась щеки Моргана, кончики пальцев скользнули по обветренной коже.

— Это правда? — шепотом спросила она. Морган кивнул, он был совершенно серьезен.

— Я могу вам это доказать, — он смотрел ей прямо в глаза, — если только вы мне позволите.

Дрожь охватила Элизабет с головы до ног. Она не могла отвести взгляда от треугольника темных густых волос, видневшихся в распахнутом вороте его рубашки.

— Как?

Вопрос вырвался, прежде чем она успела подумать.

— Мне кажется, вы уже знаете ответ, Элизабет. Морган был прав, ей был известен ответ, и как Элизабет ни храбрилась, ей пришлось в молчаливом смущении отвести глаза. Она мечтала, чтобы он крепко прижал ее к себе, и не для того, чтобы успокоить, но в порыве страсти. И в то же время она терзалась сомнениями.

Сильная ладонь легла ей сзади на шею, ее прикосновение согревало и успокаивало. Пальцем Морган приподнял ее подбородок. Последовавший за этим поцелуй был неторопливым, безмятежным и нетребовательным, но в нем таился сладкий дурман. Чтобы попробовать его, Элизабет готова была заплатить жизнью. Она обвила руками шею Моргана и уже без всякого смущения прижалась к его телу.

Поцелуй следовал за поцелуем, пока у нее не подкосились ноги.

Элизабет не помнила, как он отнес ее в спальню; она очнулась, только почувствовав под собой мягкость перины. Морган лег рядом с ней, его рот стал более настойчивым, и ее губы открылись ему навстречу в невольном приглашении.

— Я хочу тебя, — прошептал Морган, ловя ее дыхание. — Я хочу почувствовать тебя всю, твою кожу, твое тело, не прикрытое одеждой.

Его голос дрожал от желания, и в ней родился мгновенный отклик, в природе которого не было сомнения. Элизабет не сопротивлялась, когда Морган быстро расстегнул ей пуговицы на спине. Он стянул до талии корсаж, а затем вниз через бедра и все платье, и она осталась в нижних юбках и кофточке. Где-то в глубинах ее души снова загорелся огонек страха, который она тут же погасила.

Но когда его рука потянулась к ленте на вороте кофточки, Элизабет окаменела. Морган медленно поднял голову.

— В чем дело? — удивился он. — Что случилось?

Ее рука приподнялась, как бы защищаясь, остановилась на полпути, и Элизабет нерешительно прошептала:

— Я хочу этого, правда хочу, но я…

Она не смогла продолжать. Наступило молчание. Она взволнованно задышала, но рука Моргана осталась на прежнем месте: в нежной ложбинке между грудей. У Элизабет пересохло во рту, она чувствовала, как напряглись его пальцы, на секунду ей показалось, что он не выдержит и грубо подавит ее молчаливый отпор, но он только договорил за нее:

— Но ты боишься?

Воспоминания о той ночи вновь всплыли в ее памяти.

— Я не хочу бояться… Мне нравится, когда вы меня целуете. Я обо всем забываю. И еще мне нравится, когда вы меня обнимаете. Но я не могу забыть…

— Я понимаю, — прервал он ее с озабоченным выражением.

— Наверное, все дело во мне. Наверное, со мной что-то не так, если я все время об этом думаю. — В голосе Элизабет вновь зазвучал испуг. — Но тогда была кровь…

— Только в первый раз, Элизабет, только в первый раз. Могу тебе поклясться, что с тобой все в порядке.

Он поймал ее дрожащую руку и поднес к своим губам, потом потерся о нее щекой.

— Я бы тоже очень хотел по-настоящему обнять тебя, Элизабет. И я вовсе не собираюсь тебя пугать, но мне хотелось бы, чтобы ты была раздетой. Чтобы нас ничто не разделяло. Никакой одежды ни на мне, ни на тебе. Ни стыда, ни сожаления и особенно никакого страха.

— Но ведь вам этого мало! — вырвалось у нее.

— Верно. Но на этот раз все будет по-другому. Я обещаю тебе, Элизабет. — Он говорил страстно и убедительно. — Никакой боли, только наслаждение.

Элизабет металась между желанием и страхом и не могла сказать ни да, ни нет. Наконец Морган нарушил молчание:

— Может быть, мне лучше раздеться первым?

— Да. Нет. — Оба слова вырвались у нее почти одновременно. — Пожалуйста, не сердитесь, но я не знаю!

Он все еще лежал рядом с ней, в опасной близости, и, опершись на локоть, вглядывался в ее лицо. Напряжение достигло предела, и когда Элизабет показалось, что она больше не выдержит, Морган встал с кровати и подошел к камину; его лицо выражало спокойную решимость.

Они не обменялись ни единым словом. Да слова и не были нужны.

Медленно, неспешно, словно он не знал счета времени, Морган начал раздеваться, освещаемый светом лампы в углу. Он стоял спиной к Элизабет, и его силуэт вырисовывался на фоне окна.

Элизабет не могла отвести от него взгляда, словно прикованная, она следила за каждым его движением. Его плечи были необычайно широким «, каждый мускул словно вылеплен рукой скульптора, кожа смуглая и гладкая, как полированное ореховое дерево. Он снял брюки, и она увидела его крепкие округлые ягодицы. Намеренно неторопливо он повернулся к ней лицом.

Его тело пробудилось прямо перед ее глазами.

Элизабет резко втянула воздух. Его идея была просто неосуществимой. Неужели эта напряженная твердая плоть, восставшая из его бедер, снова проникнет внутрь ее тела, причиняя мучительную боль?

Она отвернулась, но, даже закрыв глаза, представляла себе этот предмет, грубо вызывающий в своей мужественности.

— Нет, Элизабет, прошу тебя, не отворачивайся. Но у нее не нашлось слов, да и смелости для ответа. Раздался шорох, и перина примялась под ним в прежнем месте. Он лежал рядом, не прикасаясь к ней, но ей чудилось, что его руки бродят по ее телу. Она смотрела куда угодно, на стены, потолок, окно, но только не на него. Вдруг он спросил: