Контрразведчик - Юрий Корчевский

– А что за отделы?

– Пока не могу сказать.

– Да я бы и не против.

– Буду иметь в виду.

Матвей о разговоре только отцу рассказал.

– Хочешь расти – соглашайся. В Петрограде у тебя есть опасность рано или поздно встретить знакомого. Но и в Москве свои особенности. В любом центральном аппарате начальники, даже небольшого ранга, как пауки в банке. Каждый хочет другого сожрать. И ты должен лавировать. Лучшая тактика – не примыкать ни к кому. Делай свое дело. Шпионов, террористов и прочих настоящих врагов России на твой век хватит.

После встречи с Бокием полгода прошло, Матвей о разговоре за службой подзабыл. А потом известия о переменах. Двадцатого декабря организован ИНО (иностранный отдел) ВЧК, который возглавил Давыдов (Давтян). Задачей отдела было вести разведку за границей, в первую очередь политическую. Через год ВЧК упразднили, ее полномочия перешли к ОГПУ, председателем вновь назначили Ф. Э. Дзержинского. После его смерти ведомство возглавил В. Менжинский.

Г. И. Бокий, который намекал Матвею об организации новых отделов, возглавил с 28 января 1921 года специальный (шифровальный) отдел ВЧК. В конце декабря этого же года спецотдел был преобразован в девятый отдел, который занимался разработкой ядов для устранения неугодных Советской власти, в первую очередь за границей. После революции за рубеж сбежали многие видные деятели партий, не примкнувших к большевикам. Писали статьи в газетах, проводили собрания, где рассказывали о зверствах большевиков.

Видимо, Бокий разговор с Матвеем не забыл. В один из дней звонок по междугородней связи.

– Ну ты надумал переводиться, Матвей? – после приветствия спросил Глеб Иванович.

Был разговор раньше, но все равно Матвей оказался не готов к ответу.

– Можно завтра сообщить о решении?

– Валяй!

Матвей после службы в Ольгино поехал, с отцом, с женой посоветоваться. Уезжать жалко, все же Санкт-Петербург, а ныне Петроград родной город, где каждый переулок знаком, едва не каждый дом. Сердцем к нему прикипел. Но и город и условия жизни и службы в нем сильно изменились после Октябрьского переворота. Старых учреждений нет, вместо них новые, с непонятными аббревиатурами. А еще большевики стали менять привычные названия улиц. Уж на что Невский проспект, носящий это имя двести лет, стал проспектом 25 октября. И другие улицы, масштабом поменьше, тоже названия поменяли, в первую очередь те, где упоминались царские имена или церковные события. Непривычно, ухо режет.

На семейном совете обсуждали до позднего вечера – соглашаться или нет? Как в любом решении, были свои плюсы и минусы, с переездом в корне поменяется все – город, квартира, служба. Старые друзья-приятели-сослуживцы исчезли после Октябрьских событий, а новыми Матвей не обзавелся, опасался нечаянно себя выдать. Очень трудно контролировать каждое слово и действие долгое время. Да и что общего в сослуживце-пролетарии с образованным бывшим жандармом? У того интересы попроще – сыто поесть, выпить, бабу потискать, подставить сослуживца и занять должность повыше, где паек обильнее. Потому в ПетроЧК Матвей считался исполнительным, но нелюдимым. Не знавшие его ранее считали – черта характера такая. Есть записные балагуры, есть молчуны. Для Матвея была еще одна причина, по которой переезжать не хотел – отец. Его точные оценки ситуации и верные прогнозы позволяли избежать ошибок. Такого советчика в Москве не сыскать. К тому же отец знал тонкости службы и сыска, таких специалистов было мало. Матвей мог поделиться с отцом сомнениями, спросить совета.

Но сейчас ситуация поменялась. Петроград из столичного города стал губернским городом, и население в три с половиной раза уменьшилось. Такой же город, как Царицын или Ростов-на-Дону. Хотя большевики именовали его колыбелью революции.

Всю ночь Матвей не мог уснуть. Предстояло сделать серьезный шаг. Было бы это в иные времена, скажем при царе, ни секунды не сомневался. Твердый порядок, устоявшиеся законы, ничего не менялось десятилетиями. И вдруг за несколько лет разительные перемены, да еще почти все с отрицательными знаками. Человеческая жизнь ничего не стала стоить и защиты искать не у кого, ибо инициаторами расправ становилась сама власть.

В итоге мучительных раздумий решил отказаться. Не хотелось оставлять пожилых родителей. Да и какое-то время в Москве придется жить в общежитии, фактически начинать жизнь с нуля. А уже не мальчик, понюхал пороха, и хотелось жизни спокойной, налаженной.

Со службы Бокию позвонил, сообщил о своем решении.

– Хорошо подумал? – удивился Глеб Иванович. – Ну, как знаешь.

Для многих сотрудников попасть на службу в Москву – удача. И дела объемнее, и возможность карьерного роста есть. А только не все понимают, что чем выше должность и шире полномочия, тем больше ответственность. Впрочем, большевики не утруждали себя наказанием провинившихся. Это же свой товарищ, из пролетариев, а что ошибся, расстрелял не тех, так сгоряча, из-за отсутствия опыта. Еще и гордились – «мы академиев не кончали, а управляем не хуже царских сатрапов». Однако близость к начальству тоже боком выйти может. В период репрессий в первую очередь выкосили тех, кто на виду. Причем были репрессированы те, кто наиболее предан был, кто стоял у истоков службы, тот же Бокий.

А у Матвея после звонка на душе легче. Выбор всегда мучителен, да еще от него зависит многое.

Город, в котором Матвей прожил всю жизнь, стал при большевиках меняться не в лучшую сторону. Улицы, носившие свои названия по двести лет, с момента основания города, изменили привычные для горожан названия. Для большевиков даже нейтральные названия были, как красная тряпка для быка. Большая Конюшенная стала улицей Желябова, а Малая Конюшенная улицей Софьи Перовской, террористов. Английская набережная – набережной Красного флота. Мост основателя города – Петра Великого – нарекли Большеохтинским. Офицерский мост стал мостом Декабристов. Литейный проспект назван проспектом Володарского. И так со всеми улицами, переулками, мостами, площадями. Старожилы путались в названиях. Для почты, милиции, ЧК и прочих служб неразбериха. Запомнить более сотни вновь названных улиц сложно. А еще для горожан с транспортом сложности. Извозчики почти пропали с улиц. В голодные годы лошадей съели. Да и нищий народ не мог платить за извоз. Автобусы еще не появились, вся надежда на трамваи. Они изношены, новых не выпускалось, как не развивалась трамвайная сеть. И рельсы нужны, и контактная сеть, подстанции. Трамвайные вагоны переполнены, пассажиры на подножках висят, соскакивают и садятся в вагоны на ходу. Вот с такой подножки сорвался мужчина, да неудачно, попал под колеса и насмерть. Вызвали милицию, все же смерть насильственная, да и личность установить надо. Милиционер в присутствии понятых обыскал одежду, обнаружил в карманах паспорт гражданина Финляндии, что неудивительно, финский Выборг в тридцати километрах от Петрограда и визы не нужны, еще 14 октября прошлого года подписан мирный договор между РСФСР и Финляндией. Однако наряду с паспортом, портмоне с деньгами был обнаружен лист бумаги, а на нем значки непонятные. Труп отправили в морг, а лист бумаги милиция отправила в ПетроЧК. Бумага попала в руки Матвея. Одного взгляда ему хватило, чтобы распознать значки. Пушки, пулеметные гнезда, линия траншеи. До отделения Финляндии от России ее курсанты обучались в военных училищах Санкт-Петербурга. В том числе и будущий маршал Маннергейм. Он служил в Российской армии, дослужился до генерала. И те из финнов, кто закончил российские училища и академии, делали кроки местности и позиции – своих и неприятеля так, как их учили. Да ведь это настоящий шпионаж! Дело, подследственное ВЧК, а не милиции. Матвей сам выехал в отделение милиции, осмотрел изъятые документы и вещи, изъял. Затем отправился в морг, заведение не самое приятное, но крайне необходимое любому городу. Искалеченное тело осматривать не стал, причина смерти и так понятна. А одежду – разодранную и окровавленную, пришлось тщательно прощупать – карманы, швы.